А.Н. Боголюбов, В.А. Гукович. Ал-Маджуси и медицина

Великий хорезмийский математик Мухаммад ал-Хорезми ал-Маджуси медициной не занимался и поэтому сразу же может быть поставлен вопрос: является ли правомерным сопоставление творчества «чистого теоретика» и такой прикладной науки как медицина. Тем не менее, такое сопоставление является вполне справедливым, что и постараются доказать авторы предлагаемого сообщения.

Средневековый врачеватель при постановке диагноза заболевания пользовался не только методом внешнего обследования больного: он осматривал и пытался анализировать по цвету, консистенции, запаху и другим признакам его выделения, вводил в рассуждения элементы психоанализа: толковал сновидения больного, прогнозировал течение и исход болезни по данным оккультных наук, наконец, пользовался данными метеорологии и астрологии.

При назначении лечения он, прописывая больному рецепт, помимо фармакопеи, как правило, учитывал данные астрологии. Таким образом, он производил качественную и количественную оценку средств лечения и приходил к некоему суммарному решению, которое в ряде случаев способствовало благоприятному исходу болезни, в особенности, если сопротивляемость организма больного была высокой, иногда просто не оказывало существенного вреда здоровью пациента, а иногда приводило и к летальному исходу, что нередко связывалось с неблагоприятным для больного расположением небесных тел.

В чем же заключалась подготовка средневековых врачей? Древнейшим способом обучения основам медицины было индивидуальное ученичество. Известный врач имел около себя группу помощников — учеников, которые помогали ему в совершении его профессиональных действий, исполняли всю черновую (и грязную) работу и зорко наблюдали за действиями учителя, стараясь изучить его профессиональные секреты и освоить его способы обращения с больными.

Первые сведения о школьной подготовке врачей относятся к VIII в., когда в Западной Европе возникла новая система получения образования. В 789 г. был объявлен капитулярий Карла Великого, в котором содержалось требование, чтобы каждый монастырь и каждый городской собор имели свою школу. Школы устраивались иногда и при приходских церквах и таким образом к IX в. большие города имели уже школы — монастырские, кафедральные и городские. Науки, изучаемые в них, в соответствии с древнеримской традицией делились на «гуманитарный» тривиум и «математический» квадривиум. В тривиум входили грамматика, риторика и диалектика, в квадривиум — арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Монастырские школы имели обычно два отделения: внутреннее — для обучения монахов, и внешнее, в котором обучались светские люди. С течением времени эти «внешние школы» начали выходить из-под влияния монастырей и в них начали включать преподавание некоторых предметов, не изучавшихся во внутренних школах, в частности, право и медицину.

Так, из-под власти монастырей выделились «внешние» школы в Болонье, Париже и Кембридже; на первых порах они еще подчинялись монастырскому начальству, назначавшему для этих школ управляющего — «канцлера». Они получили наименование «studium generale» или «universitas», чтобы подчеркнуть всесторонность и «универсальность» даваемого в них образования. Вместе с Оксфордом эти четыре университета — первые европейские университеты — существовали уже во второй половине XII в. За ними последовали университеты в Падуе (1222 г.), в Неаполе (1224 г.), в Салерно (1205 г.?), в Орлеане (1220 г.?), в Тулузе (1228 г.?), в Саламанке (1250 г.), в Коимбре (1265 г.?), в Праге (1348 г.), в Вене (1365 г.), в Гейдельберге (1386 г.).

В состав университетов входили обычно четыре факультета: три «старших» — медицинский, юридический и теологический и «младший» — факультет искусств, на котором изучались предметы тривиума и квадривиума; окончание его давало звание бакалавра.

Этот факультет, собственно, и представлявший собой «внешнюю школу», был необходимой составной частью университета, так как на всех факультетах преподавание проводилось на латинском языке, который изучался на факультете искусств. Кроме того, факультет искусств давал студентам общее образование.

Среди предметов, изучавшихся на медицинском факультете, немаловажное значение имели астрология и математика. Поэтому нам придется возвратиться в предыдущие века и уяснить, в каких взаимоотношениях находились астрология, медицина и математика до периода становления западно-европейской науки.

В глубокой древности земледельческие племена, чье благосостояние зависело от разливов рек, уловили некоторую связь между урожайностью и некоторыми явлениями, которые происходили на небе. Так было положено начало астрономии, которая дала человеку измерение времени, определение местоположения, сведения об изменениях погоды, смену сезонов. Смена, «голодных» и «сытых» лет повлекла за собой «продолжение» идеи о влиянии небесных светил и их расположения на судьбы человечества.

Позже мысль о влиянии неба на земные дела была развита: судьбой народа вершит правитель; следовательно, жизнь является отражением расположения небесных светил. Значит, по их расположению можно предугадать его будущее. Так возникает вторая «наука о звездах» — астрология. По-видимому, первые идеи астрологии возникли в Месопотамии у шумеров, затем они распространились по свету: в Персии, в Индии, в Китае.

Идея о влиянии звезд и планет на события, происходящие на земле, повлекла за собой другую, в сущности, математическую идею отображения «полусферы» неба на «плоскость» земли. Эта идея в китайской астрологии нашла своеобразное продолжение: «если можно отобразить небесные явления на землю, то, следовательно, между теми и другими существует однозначная связь, и земные явления могут повлечь за собой явления небесные». Отдельные проблески этой идеи заметны и у других народов, например, эпизод с Иисусом Навином, остановившим Солнце (Библия).

Но в большинстве случаев доминировала иная мысль, носившая завуалированно религиозный оттенок: о приоритете неба над землей и об одностороннем влиянии неба на земные события. Возникает идея о правильном и неправильном течении «небесных дел»: если все явления на небе протекают «правильно», без видимых изменений, то на земле жизнь будет протекать благополучно; если же некоторые явления оказываются «не предусмотренными», это грозит человечеству большими неприятностями. Эта мысль продержалась долго, да едва ли целиком исчезла и в настоящее время: появление комет знаменовало голод, чуму, войну; нерегулярные движения планет также не предвещали ничего хорошего.

Идея о влиянии небесных явлений на земные дела получила дальнейшее развитие в учении Аристотеля (384—322 до н. э.)— самого знаменитого философа в истории человечества, влияние которого распространилось едва ли не на все науки в течение почти двух тысяч лет после его жизни. «Наш свет, — писал Аристотель,— связан необходимым способом с движениями внешнего света. Каждая Мощь в нашем свете управляется этими движениями». Эта зависимость земли от неба, развитая Аристотелем, носила в себе религиозную идею — нужно было только заменить в его учении очень уж человекоподобных богов Древней Греции единобожием.

Авторитет Аристотеля помог и становлению астрологии, которая начинает распространять свои законы от государств и государей на их придворных и вообще на всех людей, желающих узнать свое будущее, которое во многом было связано с продолжительностью жизни, а значит, и со здоровьем. Едва ли можно однозначно рассматривать астрологию только как «темное пятно» в истории науки.

Наука развивается неравномерно, и если мы возьмем книги по географии или по естественной истории, написанные в те же времена, когда верили в астрологические предсказания, то обнаружим, что тогда же верили и во многое другое, совершенно несообразное с истиной. Но это — с нашей точки зрения и, вероятно, древние ученые не согласились бы с нами, точно так же, как стоявшие на материалистических позициях медики XIX в. едва ли согласились бы с тем, что изменения на Солнце могут влиять на жизнь и здоровье конкретного человека или с тем, что космическое излучение может некоторым образом повлиять на здоровье человека и его потомство. Вероятно, они назвали бы это утверждение «чистой астрологией» и отнеслись бы к нему с заслуженным пренебрежением. Естественно, что астрология в том виде, какой она стала, была лженаукой, но она оказала существенное и не всегда отрицательное влияние на развитие астрономии, математики, медицины, не говоря уже о том, что она неоднократно материально поддерживала их, о чем недвусмысленно сказал Кеплер.

Уже вавилонская астрология развила своеобразную «астрологическую медицину», которая пыталась восстановить «гармонию человеческого тела», нарушенную болезнью, путем применения надлежащих средств. Одним из последних, причем весьма существенных, считались воздействия на «установленные» и на протяжении веков усовершенствованные взаимоотношения частей человеческого тела и небесных светил. Так, Солнце «управляло» сердцем (нельзя не согласиться, в свете данных современной кардиологии, со справедливостью этого наблюдения древних врачей— астрологов), Юпитер — головой, Луна — спинным хребтом, Меркурий — нижней частью живота. Отсюда вытекало неукоснительное требование: врач, который установил заболевание какого-либо органа, должен был согласовать свои лечебные рекомендации и рецепты с положением соответствующего небесного светила, причем, поскольку лечебные травы, как и все сущее на Земле, подчинено и управляется небесными светилами, то врач должен найти такую траву, которая подчинена тому же светилу, что и заболевшая часть человеческого тела. Таким был древнейший принцип астрологической медицины. Он получил свое дальнейшее развитие в творчестве Птолемея (ок. 100—178).

Клавдий Птолемей — эллинистический ученый родом из Египта, живший и работавший в Александрии; Птолемей был астрономом-наблюдателем и астрономом-теоретиком. В своем знаменитом труде, известном под арабским названием «Алмагест», он обосновал геоцентрическую систему мира, господствовавшую в науке, в том числе и в западноевропейской, до тех пор пока по ней не нанес удар Николай Коперник. Птолемей был законодателем не только в астрономии, но и в астрологии: здесь он полностью следовал по путям, указанным Аристотелем.

Птолемей посвятил астрологии «Тетрабиблос», который стал важнейшим руководством для астрологов стран ислама, а затем и Западной Европы. В этом труде он также связывает астрологию с медициной, утверждая зависимость болезней человека и исцеляющих их трав от положения небесных светил. Эти данные были сведены им в таблицы, которые являлись рецептурными указателями и по которым лечили в течение многих столетий.

Астрологи имели большое влияние в древнем Риме и как врачи, и как предсказатели. Их услугами пользовались Юлий Цезарь, Август, Тиберий, Агриппина, Нерон. К римскому же времени относится первое официальное признание связи между астрологией и математикой, о чем свидетельствует декрет императора Вителлия (15—69)— «Халдеев и математиков из Рима вон!»

В это время происходит некоторая дифференциация астрологии: выделились астрологи-прорицатели и астрологи-врачи. К чести последних нужно отнести то, что они лечили не только по астрологическим рецептам, но пользовались также научными медицинскими методами Гиппократа, врачей эпохи эллинизма — Асклепиада, Цельса, Галена.

Арабоязычные страны, земли халифата, которому были подчинены страны от Северной Индии на Востоке до Испании на Западе, восприняли греческую и эллинистическую науку и продвинули ее. Вместе с истинными науками в поле зрения арабоязычных ученых попадает и астрология, которая у них зачастую тесно переплетается с математикой, алхимией и медициной. В большей или меньшей степени астрологией занимаются все астрономы и врачи.

Как известно, начиная с VIII в. и приблизительно по XIV в. происходит культурный взрыв в арабоязычных странах: создаются эпохальные труды по математике, механике, естественным наукам, медицине, появляются крупнейшие представители науки и культуры едва ли не во всех областях знания, развивается; межнациональная универсальная культура. Разбирая завоевание германскими племенами земель Западно-Римской империи и почти одновременную экспансию ислама на Востоке, известный востоковед Г. Э. Грюнебаум утверждает:

«... классическая культура, которую якобы победили, вытеснили или уничтожили вторжения германцев в V или VI в. и арабов в VII—VIII вв., полностью перестала существовать еще до появления первого захватчика. Один за другим она теряла свои признаки (этот процесс, вероятно, шел быстрее на Западе), и ни духовная, ни социальная структура ее уже не обладала достаточным содержанием или гибкостью, чтобы оказать сопротивление. Она утратила и ту притягательную силу, в которой мы, очарованные зрелищем более ранней фазы этой древней цивилизации, склонны видеть некую альтернативу варварам и в то же время их жертву.

Процесс завоевания в Европе шел медленнее. Германское иго несколько раз удавалось сбросить. На Востоке же покоренные арабами провинции остались мусульманскими на века, иногда и поныне. Сама внезапность завоевания и отсутствие сильного сопротивления со стороны покоренной цивилизации, как это ни парадоксально, позволили культурному наследию сохраниться под властью арабов лучше, чем при ломбардском или франкском завоевании»*. Эти положения, пожалуй, можно в определенной степени считать доказательством потенциальных возможностей мощного взрыва исламской цивилизации, однако первые положения вряд ли справедливы полностью: ни среднеазиатская, ни эллинистическая культура ко времени арабского завоевания полностью себя не изжили: ведь творцами арабоязычной культуры были в первую очередь те же ученые среднеазиатского, сирийского, египетского, месопотамского и другого происхождения, предки которых создавали эллинистическую культуру.

В связи с поставленным нами тезисом о большом значении математики для развития медицинской культуры рассмотрим, хотя бы кратко, математический стиль ученых арабоязычных стран и те причины, которые вызвали такое повышение интереса к исследованиям в области математики.

Если считать правомерным деление математики на «чистую» и «прикладную» в период средневековья, в частности, исламского средневековья, то математика арабоязычных ученых — прикладная: она была нужна зодчим и землемерам, чиновникам, ведающим раздачей воды, механикам, астрономам, астрологам и через астрологию и алхимию — медикам. Этому помогает и совмещение профессий: ал-Хорезми был математиком, географом, филологом, астрономом; Беруни был географом, астрономом, геологом, историком, математиком, этнографом и фармакологом; Авиценна был врачом, фармакологом, математиком, механиком, философом, поэтом. Впрочем, поэтами в большей или меньшей степени были, пожалуй, все великие ученые арабоязычного Востока.

От ал-Хорезми до нас дошли две математические работы: трактат об арифметике и книга по алгебре. Что касается первой, то практическое ее назначение совершенно ясно, это именно не ло-тистика, не «теория чисел», а руководство к вычислениям, правила для проведения расчетов, необходимые каждому. «Ал-джабр ва-л-мукабала» тоже имеет, по мысли самого автора, практическое назначение. В предисловии ал-Хорезми пишет: «Я составил это небольшое сочинение из наиболее легкого и полезного в науке счисления и притом такого, что требуется постоянно людям, в делах о наследовании, наследственных пошлинах, при разделе имущества, в судебных процессах, в торговле и во всех деловых взаимоотношениях, случаях измерения земель, проведения каналов, в геометрических вычислениях и других предметах различного рода и сорта...» Подобная практическая направленность была и у иных ученых.

Особенно сложными были астрономические вычисления. Почти каждый ученый, занимавшийся астрономией, посвящал некоторое место в своей работе астрологическим измерениям независимо от того, верил ли он в правильность астрологических выводов или нет. Так, в «Каноне Мас'уда» Беруни одиннадцатая книга посвящена астрологическим вычислениям. «Это искусство,— писал Беруни про астрологию,—... по своей сути автономно, поскольку ценность свою оно несет лишь в себе. К нему, как правило, склоняются сердца только тех, кто представляет себе наслаждение как спасение от физических мучений, а пользу — лишь в мирских благах. Если ты не стремишься к этим [благам], ты будешь питать отвращение к этому искусству и его предсказаниям, к его порядкам и его людям. По этой причине древние связали события мира с подобными утверждениями и для познания их влияния пошли путями, похожими на нечто убедительное»*.

Астрологии посвящены также две главы «Книги вразумления начаткам науки о звездах» Беруни, — пятая (астрологическая астрономия) и восьмая (астрономия). Он не одобряет астрологию: «Большинство людей, — пишет он, — рассматривает их (приговоры звезд) как плод математических наук, но я убежден в том, что эти плоды и это искусство заслуживают гораздо меньшого, чем эти науки»**. Несмотря на свое резко отрицательное отношение к астрологии, которое Беруни высказывает неоднократно, он все же рассматривает ее как поле приложения математики и разрабатывает некоторые более совершенные методы для проведения астрологических расчетов. Все же большинство ученых арабоязычных стран, в особенности те, которые занимались медициной, пользовались в своих суждениях и астрологическими расчетами.

Научный ренессанс в Западной Европе начинается в XII в., когда в Северной Испании между 1130 и 1150 гг. великий канцлер Кастилии архиепископ толедский Раймундо организовал в Толедо группу переводчиков. Здесь в течение нескольких лет были переведены на латинский язык важнейшие труды арабоязычных ученых. Переводятся сочинения по математике, астрономии, астрологии и медицине. Как указал Э. Ренан, историю западноевропейской науки можно разделить на две различные эпохи, рубежом между которыми служит период ознакомления ученых с арабскими текстами.
Но заслуга первых испанских переводчиков перед европейской наукой состояла не только в том, что они познакомили европейцев с творениями ал-Хорезми, Ибн-Сины, Альгазена, Таби-та ибн Корры: они перевели с арабского языка также труды Аристотеля, Архимеда, Птолемея, Евклида. Все это было сделано до того, как в руки западноевропейских ученых попали греческие рукописи или латинские версии трудов этих классиков. Естественно, что, получив в свои руки такой научный капитал, разобраться в нем критически они были не в состоянии, и в результате этого астрология предсказательная и астрология медицинская занимали в только что организованных университетах все более и более важное место. Достаточно сказать, что без знания астрологии нельзя было получить ни звания ученого-врача, ни права заниматься медицинской практикой. Для того чтобы разбираться в астрологических вычислениях и уметь составлять гороскоп, врач должен был знать математику, поэтому в ранних средневековых университетах математика становится обязательным и важнейшим предметом на медицинском факультете.

Не лишен интереса тот факт, что западноевропейские врачи одновременно получили сочинения Аристотеля, Птолемея и Авиценны: несомненно, что это отразилось и на их практической деятельности, в частности в вопросах увязывания медицинских и астрологических понятий в деле диагностики и лечения заболеваний. Астрология не могла, конечно, дать ничего реального и полезного для врачевания, но представляется, что одно положительное качество от нее средневековые медики все-таки получили: это — индивидуальный подход к каждому больному, понимание того обстоятельства, что для излечения заболевания важно учитывать не только характер самой болезни, но и личность больного. Уже понимание того факта, что одно и то же заболевание можно лечить различными способами, что опыт, полученный при лечении одних больных", не всегда может обеспечить выздоровление других больных, и что медицина является не только большой наукой, но и очень большим и очень глубоким искусством, это понимание, несомненно, возникло под влиянием астрологии. Благодаря именно астрологии, две науки, граничащие с искусством,— медицина и математика,— некоторое время шли вместе, рядом, находя свои правильные пути, вплоть до XVIII в. Поэтому многие математики были также известными врачами, а врачи —• математиками. Так, например, великие математики, первые академики Петербургской академии наук — Леонард Эйлер и Даниил Бернулли были докторами медицины и оба пытались применить математику к пояснению жизненных явлений.

Нам представляется, что историк науки не может и не должен судить исторические факты лишь с высоты современных познаний и критиковать старых ученых за допущенные ими ошибки, за их легковерие. Для того чтобы лучше понять и оценить то действительно ценное, что было сделано в отдаленные от нас годы, в ушедшие безвозвратно эпохи, нужно вжиться в жизнь этих эпох, понять ее внешние и внутренние проявления. Это относится и к средневековым врачам, которые едва ли могли отходить от установок медицинского факультета и от учения, одобренного самым большим авторитетом средневековой науки — Аристотелем.

Отголоски средневековой медицины и ее связи с астрологией можно найти и в современной медицинской терминологии, например, слово «инфлюэнца» (влияние), пришло к нам из астрологии. Принцип астрологической медицины — подобное излечивается подобным — нашел применение не только в установлении соответствия между небесными и земными делами, между органами человека и небесными телами. Он распространен также на внешнее сходство отдельных частей растения с соответствующими органами человека. Так, например, при некоторых заболеваниях мозга с успехом применялись отвары из головок мака, ибо они имеют сходство с головой человека; корень женьшеня, напоминающий фигурку человека, и сейчас служит мощным стимулирующим деятельность всего организма средством.

Другим важным принципом астрологической медицины было предположение, что наиболее благоприятное время для производства хирургической операции или для излечения какой-либо болезни следует вычислить по звездам. Поэтому в течение всего средневековья кровопускания производились лишь строго по астрологическим вычислениям: ни в коем случае нельзя было производить операцию на какой-либо части тела, если Луна находилась в соответствующем (части тела) знаке зодиака, ибо «сырость луны вызывает ревматизм и воспаления». Слабительные нельзя было приписывать тогда, когда Юпитер находится в соединении с Луной, ибо влияние Юпитера ослабит действие лекарства.

Один из виднейших врачей XVI в. Парацельс (1493—1541) считал влияние звезд на болезни и на их течение неоспоримым. По его мнению, недостаточно было для определения болезни изучить лишь ее симптомы, нужно было также «посоветоваться со звездами». Поэтому же недостаточно знать целительные свойства растений, нужно также точно установить тот час, в течение которого растение должно быть сорвано и приготовленное из него лекарство быть принято. Он писал в своем труде «Парагранум»: Заметим, что будет с лекарством, которое ты припишешь для матки женщины, если тобой в этом не руководит Венера? Что будет с лекарством для головы, если тобой не руководит Луна? Они останутся в желудке и будут выведены из него через кишечник, не оказав никакого действия. Отсюда вытекает причина: тебе не благоприятствовало небо и твое лекарство не будет лечить, пока ты не поймешь: руководствоваться следует небом».

Парацельс различал четыре рода причин болезней: космические и атмосферные влияния; естественные причины, зависящие от анатомофизиологических свойств организма (две группы натуральных причин — ядовитые вещества в пище, наследственные аномалии); психические влияния; божье соизволение. Но он же указывал, что нельзя ссылаться на авторитеты, ибо главное в медицине — это опыт. В своих поисках на стыке медицины, астрологии и алхимии он ввел в медицину химию, и благодаря ей много новых лекарственных веществ. Он впервые высказал важнейшую мысль, что человеческое тело содержит те же вещества, которые встречаются в природе и что потеря равновесия их в теле и вызывает заболевания. Отсюда — поиски новой фармакопеи.

Другим выдающимся врачом XVI в. был Джироламо Кардано (1500—1576), который также был математиком, изобретателем, астрологом, инженером, писателем. Он пользовался европейской славой как врач и как астролог. В своей «Автобиографии» он анализирует (гл. 2) астрологические показания в день своего рождения и размышляет относительно их влияния на его дальнейшую жизнь. В гл. 39 он пишет: «Зачем приписывать мне знакомства с науками, о которых я и не думал? Только затем, чтобы снизить мою славу как врача.... Если дело идет об астрологии, которая обучает предвидению будущего, то я занимался ею и даже больше, чем следовало бы: она убедила меня в моей малоценности... Я хорошо знал геометрию, арифметику, медицину как теоретическую, так и практическую, еще лучше знал диалектику и естественную магию, т. е. науку о свойствах тел... . В моей врачебной практике не знаю хирургической науки».

Итак, мы рассмотрели, как медицина пользовалась математикой в течение своей истории. Встречавшиеся на ее пути заблуждения и ошибки обычно пропускают как несущественные. Так ли это на самом делё Ведь ошибки были не только у медицины. И те ученые, которые ошибались и заблуждались как Парацельс, ошибались не во всем.

Уже у Парацельса проскальзывает мысль о человеке как части всего сущего. В XVI и XVII в. ятромеханики развивают эту мысль, указывая, что человек подчинен тем же законам, что и все другие живые и неживые тела. Так возникает направление ятромехаников, вновь объединившее врачей и математиков: математика вторично попадает в поле зрения медицины.

В третий раз математика приходит на помощь медицине в годы современной научно-технической революции: через кибернетику, механику, электронику математика становится необходимой составляющей не только медицинской теории, но и медицинской практики. Имя великого Алгоритма начинает появляться в специальной медицинской литературе восемьсот лет спустя после того, как европейские математики познакомились с тем, что сказал Алгоритм,— Dixit Algorithmi,— и его именем стала называться вычислительная арифметика, являющаяся базой западноевропейской науки.

Мы не знаем трудов ал-Хорезми по медицине. В последние годы найдено много рукописей и сочинений, ранее неизвестных или считавшихся утерянными. Возможно, когда-нибудь будет обнаружена и рукопись ал-Хорезми, относящаяся к медицине, и, может быть, мы узнаем, как он сам относился к астрологии и какой путь в этом отношении он предписывал своим ученикам.

Но дело не только в этом. Ведь если математика в какой-то степени помогала медицине, пусть даже на ее неправильном, ложном, пути, то ведь и медицина вложила свой важный вклад в развитие учения Алгоритма. В средние века многие врачи занимались математикой и зачастую одни и те же лица читали и математику, и медицину. Это сродство двух наук нашло свое выражение, например, в староиспанском языке, где словом «алхебриста» (алгебраист) обозначали и математика, и врача. А ведь это слово тоже ввел ал-Хорезми!

Кроме того, как мы уже видели, даже в астрологических измышлениях имелись крупицы истины, которые затем были очищены от схоластики и ошибочных трактовок и нашли достойное место в науке. Мы не знаем, как развивалась бы медицина, если бы она шла только прямыми путями: вероятно, она была бы беднее, и прямой путь оказался бы длиннее кривого, ибо в спорах рождается истина. Во всяком случае исторически она прошла свой путь. Она очень быстро забыла Алгоритма: все казалось таким естественным и таким простым. Но эта простота была результатом труда учителей, ряд которых начинается великим Алгоритмом.

Примечания:

* Г. Э. фон Грюнебаум. Основные черты арабо-мусульманской культуры (Статьи разных лет). М., 1981, с. 37.

* Беруни. Избранные произведения. Т. V, ч. 2. Ташкент, 1976, с.449.

** Б е р у н и. Там же. Т. VI, 1975, с. 162.


Цитируется по:

Из истории средневековой восточной математики и астрономии. / Отв. ред. С.Х.Сираждинов. – Ташкент: Фан, 1983. – 176 с.