Плутарх. О лике, видимом на диске Луны (II)

Говоря о природе мира, отметим, что мир и отдельная человеческая душа взаимосвязаны. Так, трем уровням вселенской иерархии (Солнце-Луна-Земля) соответствуют три уровня человеческого существа (ум-душа-тело). Вселенная в целом непричастна движению в пространстве, но состоит из несущегося вверх и вниз вещества (943F). Солнце занимает в нем главенствующее положение; как и ум, оно самостоятельно и неподвластно ничему другому. Оно берет только то, что само дало (ум). Солнце у Плутарха выполняет функции Бога. (М.С.Петрова. Природа души и мира в диалоге Плутарха "О лике, видимом на диске Луны").


Плутарх. О лике, видимом на диске Луны (II)

В НАЧАЛО

15. Таково же, вероятно, и строение мира, если он живое существо: во многих частях у него земля, во многих огонь, вода и дыхание, не насильственно втиснутые (54), но разумно распределенные.   Как глаз   не   легкостью   своею   вытиснут   в  эту часть тела, так и сердце не вследствие тяжести соскользнуло в и упало в грудь, но так лучше было разместить их. Поэтому в отношении частей мира мы не должны думать, ни что Земля лежит здесь, поскольку опустилась вследствие тяжести, ни что Солнце, как думал Метродор Хиосский (55), по причине легкости было выдавлено в верхнее пространство, подобно надутому меху, ни что прочие звезды очутились на тех местах, где они находятся, как развешанные на весах. Напротив, по логике, звезды, как светоносные глаза, вделанные в лик вселенной, движутся по круговым линиям, а Солнце, имея функцию сердца, рассылает и рассеивает теплоту и свет, как кровь и дыхание; землей же и морем мир "естественно" пользуется, как животные чревом и мочевым пузырем. Луна, находясь между Солнцем и Землей, как печень или какая-нибудь другая мягкая внутренность (56), помещенная между сердцем и желудком, рассылает сюда вниз теплоту, а идущие отсюда вверх испарения утончает, как бы переваривая и очищая их, и распространяет вокруг себя. Приносит ли землевидный и плотный состав Луны какую пользу и имеет ли применение в других отношениях, нам неизвестно. Во вселенной же целесообразность имеет перевес над принуждением (57). Таким образом, что нам принять за правдоподобное из утверждаемого стоикамй Они утверждают, что светоносная и тонкая часть эфира благодаря разреженности стала небом, а часть сгущенная и сплоченная — звездами (58); и что Луна между ними — [тело] самое бездейственное и самое мутное. Но все-таки глазами можно различить, что она не отделена от эфира, но вокруг нее его еще много, в нем она движется, и немало имеет под собой, где, как сами они говорят, кружат бородатые звезды и кометы. Таким образом, каждому из [мировых] тел склонности заданы не весом или легкостью, но их размещение есть следствие другого принципа».

16. Сказав это, я был готов передать слово Луцию, так как беседа подходила уже к изложению доказательств, но Аристотель, улыбнувшись, заметил: «Свидетельствую, что все это возражение ты направил против тех, которые предполагают Луну полуогненной, в общем же, утверждают, что тела сами собой тяготеют одни вверх, другие вниз. А есть ли такой, кто говорит (59), что звезды движутся по круговым линиям от природы и что они имеют сущность далеко отстоящую от четырех [подлунных] сущностей, тебе даже случайно не пришло на память, чтобы мне не трудиться». Тут вмешался Луций и сказал: «Мой милый, быть может, прочие светила и все небо, находясь, по вашему предположению, в среде чистой, несмешанной, свободной от всякого изменения и порчи, описывают пути по невидимой и бесконечной кривой. Об этом никто не стал бы спорить с тобой и твоими друзьями, хотя здесь десятки тысяч недоумений. Когда же рассуждение, спускаясь ниже, коснется Луны, то оно уже не отстаивает за ней той неизменяемости и красоты этого тела. Оставляя в стороне прочие ее уклонения и отличия, этот самый видимый на ней лик явился вследствие какого-то изменения ее сущности или посторонней примеси. Предмет, допускающий смешение, допускает и воздействие, ибо лишается чистоты, насильственно наполняемый худшим веществом. А косность Луны, ее медлительность и малость тепла, от которого по Иону (60) "не зреет темная гроздь" (61), чему приписать кроме ее слабости и порчи, если вечное и небесное (62) тело может быть причастно порчё Вообще, любезный Аристотель, если Луну признать Землей, то она представляется телом вполне прекрасным, дивным, правильно устроенным; но, как звезда или светило, или вообще как тело божественное и небесное, я опасаюсь, не была бы она безобразна и неблаголепна и не унижала бы почетное наименование, если при таком множестве небесных тел она одна ходит, нуждаясь в постороннем свете, и по Пармениду: "всегда озирается на лучи Солнца". Наш товарищ встретил одобрение, указав в своем изложении на положение Анаксагора, что "Солнце влагает в Луну свет". Поэтому я не стану повторять то, что узнал от вас и среди вас, и охотно перейду к остальному. Итак, Луна, вероятно светит не как стекло или кристалл вследствие освещающего и принизывающего ее солнечного света и, с другой стороны, не вследствие как бы соединения своего блеска и света с солнечным подобно тому, как соединением факелов усиливается освещение (63). Ибо в таком случае и во время новолуния, равно как и при четвертях, для нас она будет полной, поскольку не покрывает и не заслоняет Солнца, а оно, вследствие ее проницаемости, просвечивает сквозь нее или же присоединением своего делает ярче и сильнее ее свет. Ибо ее [невидимость] во время соединения [с Солнцем] нельзя объяснить ее отклонениями [по ширине] и отворотами, как это бывает, когда она является то половинной, то обоюдовыпуклой, то серповидной, "находясь на одной прямой с источником света", как выражается Демокрит, "перехватывает и принимает [на себя] солнечные лучи" так, что ей и самой следовало бы быть видимой и Солнцу просвечивать через нее. Но она отнюдь не делает этого: она тогда и сама не бывает видима и Солнце заслоняет, даже нередко делает его [совсем] невидимым. Как говорит Эмпедокл: Рассеивает его лучи,  когда оно проходит поверх нее, затемняет столько Земли,  какова ширина светлоокой Луны - как если бы свет падал на ночь и мрак, а не на другое светило. Объяснение Посидония, что солнечный свет не проникает к нам через Луну вследствие ее глубины, опровергается без труда: воздух, будучи неизмерим и имея глубину во много раз большую, нежели Луна, весь пронизывается и освещается лучами [Солнца].  Остается, следовательно, мнение Эмпедокла, что свечение Луны, наблюдаемое на Земле, есть некоторое отражение Луной солнечного света. Поэтому до нас не достигает ни яркость, ни теплота света, как следовало бы при воспламененности [Луны] и смешения света обоих светил. Подобно тому, как голоса при отражениях дают отзвуки более глухие, нежели звуки самого голоса, и удары отскакивающих снарядов менее сильны, "так и луч, ударившийся о широкий диск Луны", достигает нас в отражении слабым и притупленным вследствие уменьшающейся от преломления силы».

17. Подхватив эти слова, Сулла заметил: «В этом, конечно, есть некоторое правдоподобие; но получило ли разрешение наиболее сильное из возражений, или же оно прошло у нашего собеседника незамеченным?». «Что ты имеешь в виду? — спросил Луций, — недоумение по поводу половинной Луны?». «Совершенно верно, — сказал Сулла, ведь имеет же какое-нибудь основание то положение, что если всякое отражение происходит под равными углами [что и падение], то когда половинная Луна находится в середине неба, свет от нее несется не на Землю, а скользит в сторону. Солнце, находясь у горизонта, лучом касается Луны; поэтому луч, отразившись под равными углами, выйдет на противоположную сторону [горизонта] и не направит свет на нас; иначе следовало бы допустить значительное изменение угла и отклонение луча, а это невозможно». «Но и это, клянусь богами, было высказано», — отвечал Луций, глядя на математика Менелая. Мне, — сказал он, — совестно, милый Менелай, в твоем присутствии опровергать математическое положение, служащее, можно сказать, основанием учению об отражении. Однако же необходимо заметить, что положение, "будто всякое отражение происходит под равными углами", и не самоочевидно и не всеми принимается [на веру] (64). Оно опровергается, во-первых, вогнутыми зеркалами, когда при направлении зрения на известную точку они дают изображения большие действительных; опровергается также двустворчатыми зеркалами, когда, при наклонении их друг к другу и образовании внутреннего угла, каждая из двух поверхностей дает двойное изображение и видны бывают четыре изображения одного лица: два перевернутых и два неперевернутых, заметные в глубине зеркал, неясные. Причину их появления объясняет Платон (65). Он сказал, что если зеркала приподнять с двух сторон, тогда лучи зрения обменяются отражениями, переходя с одной стороны на другую. Если, следовательно, изображения отбрасываются к нам одни прямо, другие соскальзывают на иные части зеркал и [уже] оттуда возвращаются к нам, то невозможно, чтобы все одновременно видимые отражения происходили под равными углами. А иные [спорят с математиками] утверждая, что равенство углов нарушается течениями света, несущимися с Луны на Землю, считая такое объяснение более правдоподобным, нежели первое. Но все-таки, если и следует подарить и уступить это положение (66) многолюбезной геометрии, то, во-первых, такое явление должно происходить при тщательно отполированных зеркалах, а Луна имеет много неровностей и шероховатостей — так, что лучи, падающие от большого тела на значительные возвышенности, отбрасываются и рассеиваются, отражаются в разнообразных направлениях и переплетаются; они образуют сложный отблеск, несущийся к нам как бы от многих зеркал. Затем, даже если предположить, что у самой Луны отражения совершаются под равными углами, то очень возможно, что луча, проносясь через столь большое пространство, подвергаются преломлениям и отклонениям так (67), что гнут и сливают свой свет. Некоторые даже чертежами доказывают, что многие лучи испускаются по линии, проведенной от поверхности, которая отвернута от нас. Но давать во время изложения и чертеж, и при том для многих [собеседников], было бы неудобно.

18. Вообще, — продолжал Луций, — я удивляюсь, почему это против нас [академиков] выдвигают [свечение] половинчатой Луны, а равно обоюдовыпуклой и серповидной (68). Если бы масса Луны, освещаемая Солнцем, была эфирной или огненной, то Солнце не оставляло бы ей полушария, которое для нашего восприятия всегда находится в тени и не освещен. Напротив, если бы, обходя Луну, оно лишь немного коснулось ее, то ей следовало бы всецело наполниться светом и, благодаря легкой подвижности света и повсеместному его распространению, всей измениться. Ведь вино, коснувшись воды с краю, и капля крови, попавшая в жидкость, окрашивают всю массу в пурпурный цвет (69), да и сам воздух, говорят, становится весь солнечноярким не от какого-либо излияния солнечных лучей и не от смешения с ними, а от превращения и изменения вследствие столкновения и соприкосновения со светом. Как же [стоики] думают, что звезда, коснувшись звезды, или свет света не смешиваются и не сливаются, но освещают лишь те части поверхности, которых касаются? Круг, образуемый на Луне Солнцем при круговом его движении, то совпадающий с кругом, который отделяет ее видимую часть от невидимой, то становящийся к нему под прямыми углами — так, что пересекает его и им пересекается — этими и другими наклонениями и положениями освещенной части к неосвещенной дает Луне очертания обоюдовыпуклые и серповидные и всего яснее в доказывает, что свет Луны есть следствие не смешения, но соприкосновения, и не совместного свечения [светил], но освещения [ее со стороны]. А так как Луна не только [сама] освещается, но посылает и сюда отражение света, это явление дает нам еще более твердую основу для выводов о ее сущности. Отражения производятся не чем либо редким и мелкочастичным; трудно также представить себе свет отскакивающим от света, или огонь от огня; но вещество, производящее отталкивание и отражение, должно быть весомым и плотным, дабы произошел толчок и отскакивание. Солнечному свету воздух дает проход, не создавая препятствий и сопротивления, но от деревянных вещей, камней и одежд, выставляемых на свет, лучи Солнца отбрасываются назад и рассеиваются. Таким же образом, мы видим, Солнцем освещается и Земля: она не пропускает, подобно воде, лучей в глубину, и подобно воздуху, через всю толщу; но, как по Луне движется от Солнца круг такой величины, как та ее часть, которая заслоняется, так движется другой круг и по Земле, постоянно освещая такую же по величине часть, а другую оставляя неосвещенною. Освещаемое пространство и на Луне, и на Земле, по-видимому, немного больше полушария. Позвольте мне выразить мою мысль геометрически, по способу аналогии: если из трех тел, на которые падает солнечный свет — Земли, Луны и воздуха — освещение Луны походит более на освещение Земли, нежели воздуха, то необходимо, чтобы тела, испытывающие одинаковое действие от одного и того же предмета, имели и свойства сходные».

19. Луция все одобрили, и я заметил: «Прекрасно! К удачному объяснению ты присоединил и удачное применение аналогии, ведь нельзя же не признать твоих достоинств». «Итак, — улыбаясь продолжал он, — следует еще раз воспользоваться аналогией. Именно, из того, что тела не только подвергаются одинаковому действию от одного и того же тела, но и потому, что сами они производят на один и тот же предмет действие одинаковое, мы выведем, что Луна подобна Земле. Что между наблюдаемыми на Солнце явлениями ни одно не походит столько на его закат, как затмение, вы согласитесь со мною, припомнив недавнее соединение светил: начавшись тотчас после полудня, оно сделало видимыми много звезд в разных частях неба70, а воздуху дало окраску, как на закате. Если же не припомните, то вот наш Феон приведет нам места из Мимнерма (71), Кидая (72) и Архилоха (73), и кроме них, из Стесихора и Пиндара (74), которые при затмениях горестно взывали, что у них "похищают самое светлое божество" (75), что "среда дня настала ночь" (76) и что луч Солнца "[вступил] на стезю мрака" (77), и всех авторитетнее — Гомера, который говорит: "ночью и мраком объемлются лица людей" (78); "Солнце исчезло с неба" (79), "когда тает одна Луна и нарождается другая" (80). Остальное доведено, полагаю, точными математическими изысканиями до значения прочного и непоколебимого закона, именно: ночь есть тень Земли (81), солнечное затмение — тень Луны82, когда луч зрения останавливается Луной. При заходе Солнце заслоняется от нашего зрения Землей, а при затмении — Луной. Оба явления суть затмения, но при закате зрение заграждается Землей, а при затмении — тенью Луны. Отсюда легко сделать вывод. Если следствия подобны, то подобны и причины: одни и те же действующие [агенты] приводят в одних и тех же вещах к одинаковым следствиям. Если же при затмениях мрак не так глубок и не столь тяготеет над воздухом, как ночью, то это неудивительно: хотя сущность тела, производящего ночь и производящего затмение, одна и та же, величина его не одинакова. Египтяне, помнится, утверждают, что Луна есть семьдесят вторая доля [Земли] (83) ;Анаксагор считал ее равною Пелопоннесу (84); Аристарх в доказывает, что отношение земного диаметра к лунному менее, чем 60 к 19, но несколько более, чем 108 к 43 (85). Следовательно, Земля, вследствие большого размера, полностью заслоняет Солнце от зрения; заграждение велико и его продолжительность равна  длине ночи; а у Луны, хотя она иногда и закрывает все Солнце, затмение не имеет ни продолжительности, ни длительности: некоторые лучи выходят за край, не давая тени сгуститься и стать совершенно мрачной. Древний Аристотель к прочим причинам того, почему лунные затмения случаются чаще солнечных, добавляет еще следующую: Солнце затмевается, когда его заграждает Луна, а Луна затмевается Землею; и так как Земля больше Луны, то Луна и затмевается чаще (86). Посидоний определил это явление так: "затмением Солнца является следующее состояние: соединение тени Луны с любой частью Земли, которую она может закрывать. Оно видимо лишь теми, между зрением коих и Солнцем становится тень Луны". Недоумеваю, что он оставил сказать себе самому, раз признает, что на нас падает тень Луны: от звезды не может быть тени; ибо тенью называется неосвещенное [место]; а свет не производит тени, но естественно уничтожает ее (87).

20. Хорошо, — продолжал он, — ну а какое доказательство было представлено затем?» «Да что и Луна, — отвечал я, — подвергается такому же затмению». «Ты это верно напомнил», — сказал он, — но должно ли мне допустить, что вас это убедило и вы согласны, что Луна затмевается, когда ее охватывает тень, и обратиться к продолжению прежней речи, или представить изложение с доказательствами каждого из перечисленных положений? (88)» «Клянусь богами, — сказал Феон, — изложи свое рассуждение. Мне тоже нужно некоторое убеждение, потому что я слышал только, что когда эти три тела — Земля, Солнце и Луна — попадут на одну прямую, то и случаются затмения: то Земля закрывает Солнце от Луны, то Луна от Земли. Солнце затмевается, когда посередине между тремя становится Луна, а Луна, когда посредине находится Земля. Первое бывает в новолуние, а второе в полнолуние». Тогда Луций начал: «Главнейшие из положений суть следующие. Прибавь, если хочешь, во-первых, довод, вытекающий из очертания тени: она есть конус, как это бывает, когда большой сферовидный огонь или свет обнимает меньшую и сферовидную массу. Отсюда, при затмениях Луны очертания затмеваемых пространств на фоне освещенных выступов получаются вогнутыми (89); ибо сечения, образующиеся при соприкосновении закругленного тела с таковым же — получает ли оно их, или производит — выходят из-за склонности к единообразию, всегда закругленные (90). Во-вторых, ты, полагаю, знаешь, что у Луны прежде всего затмеваются части, обращенные к востоку, у Солнца — западные; и что хотя тень Земли движется с востока на запад. Солнце и Луна движутся в противоположном направлении — на восток. Эти явления и чувствам доступны и для объяснения их не нужны длинные рассуждения: они неопровержимо доказывают причину затмения. Так как Солнце затмевается, когда заслоняется, а Луна, когда идет навстречу производителю затмения, то предпочтительнее, а точнее, поэтому необходимо, чтобы Солнце затмевалось с задней стороны, а Луна спереди. Покрытие начинается оттуда, откуда начинает надвигаться покрывающее тело: Луна, нагоняя Солнце, надвигается на него с запада; а на Луну тень [Земли] набегает с востока, наступая как бы в противоположном направлении. В-третьих, прими во внимание продолжительность и величину затмений. Затмеваясь в высоте и отдалении от Земли. Луна скрывается на короткое время, а проходя близ Земли и низко, она при этом явлении заслоняется плотно и медленнее выходит из тени, хотя, проходя низко, она имеет наибольшую, а в высоте наименьшую скорость. Причина этому явлению в разнице тени: будучи наиболее широкой при основании, как это бывает в конусообразных телах, тень, мало-помалу суживаясь, на верху оканчивается острою и тонкой верхушкой. Отсюда Луна, вступая в тень внизу, захватывается наибольшими ее кругами (91) и проходит глубокую и наиболее густую ее часть; а вверху, как бы на отмели, скользнув по затененному пространству, благодаря его узости, высвобождается из тени быстрее (92). Я пропускаю то, что кроме этого было сказано собственно о фазах и различиях, ибо для них, насколько возможно, подразумевается та же причина, и возвращаюсь к предыдущему доказательству, основанному на свидетельстве чувств. Мы видим, что огонь из затененного места дает более яркий свет и сияние.  Это происходит либо вследствие плотности затененного воздуха (который не допускает истечений и разлитии, но связывает и стягивает вещество света в одно), либо из-за изменений в нашем восприятии (подобно тому, как теплое рядом с холодным кажется теплее, а удовольствия после страданий становятся сильнее, так и впечатление  из-за различий усиливается). Более вероятным кажется первое объяснение, ибо при солнечном свете огонь всякого свойства не только утрачивает световую способность, но вследствие относительной слабости становится бездейственным и менее жгучим, ведь жар Солнца рассеивает и разрежает его силу (93). Тогда, если бы Луне, как светилу, по словам [стоиков], более мутному, достался на долю огонь слабый и недействительный, то на ней не было бы ни одного из явлений, наблюдаемых теперь; ей следовало бы представлять явления прямо противоположные: являться, когда она скрывается, скрываться, когда теперь она является, то есть быть скрытой все остальное время, пока ее омрачает окружающий эфир (94), и сиять и становиться видимою раз в шесть или иногда раз в пять месяцев (95), когда она погружается в тень Земли, поскольку из 465 полных лунных затмений 404 имеют шестимесячный цикл, а остальные — пятимесячный. Через периоды такой продолжительности Луна должна была быть видимою, сияя в тени; а она в тени затмевается и теряет свет, вновь обретая его, как только выйдет из тени: она часто бывает видима даже днем; так что она есть все что угодно, но не огненное и звездоподобное тело».

21. Когда Луций только заканчивал изложение, Фарнак и Аполлонид вместе словно набросились на него. Затем, когда Аполлонид уступил слово Фарнаку, то последний сказал, что это-то и доказывает всего лучше, что Луна есть звезда, или огонь, ибо во время затмений она не совсем невидима, но представляет цвет как бы тлеющего угля, наводящий ужас, и этот цвет есть ее собственный (96). А Аполлонид настойчиво возражал против тени: этим-де словом математики всегда обозначают место неосвещенное, а небо не допускает тени. Тогда я заметил: «Это значит возражать скорее против названия, как в споре из-за слов, нежели против дела, как это должно быть в физике и математике; ибо если бы кто не желал называть находящуюся под Землей и ею заслоняемую область — "тенью", а предпочел бы сказать, что это место "без света", то Луна, попав в него, все-таки необходимо теряла бы свой свет (97). И вообще, — прибавил я, — наивно утверждать, что тень Земли не достигает туда, откуда тень Луны, падая на зрение и достигая Земли, производит затмение Солнца. Обращусь к тебе, в Фарнак. Тот, подобный тлеющему углю, раскаленный цвет Луны, который ты признаешь ее собственным, есть признак тела, имеющего плотность и толщину, ибо на телах неплотных не бывает никакого остатка пламени, и уголь не образуется там, где нет плотного тела, которое благодаря плотности и толщине допускает и сохраняет накаливание. Как и Гомер где-то сказал: чуть же огонь ослабел и багряное пламя поблекло, угли разгребши... (98) Ведь, как представляется, уголь не есть огонь. Это подвергшееся действию огня и им измененное тело; огонь же держится и продолжается в массе твердой, имеющей плотную сердцевину (99), с Пламя, напротив, есть воспламенение и текучесть неплотного питания и материи; оно быстро прогорает вследствие своей слабосильности. Следовательно, если бы цвет раскаленного угля был собственным цветом Луны, не было бы никакого более сильного доказательства, что Луна — тело землистое и плотное. Но этого нет, любезный Фарнак. Во время затмений Луна меняет много цветов, и ученые следующим образом различают их, распределяя по времени и часу (100). Если Луна затмевается с вечера, то до третьего с половиной часа кажется весьма темной; если в полночь, то посылает огненный и огневидный цвет; с седьмого часа с половиной появляется краснота, и наконец, уже к утренней заре, Луна принимает синеватую или светло-голубую окраску, по которой, конечно, преимущественно и называли ее поэты и Эмпедокл "светлоокая". Итак, видя, что Луна принимает в тени столько оттенков, [возражатели наши] неправильно останавливаются на одном цвете раскаленного угля, который можно бы было назвать особенно чуждым Луне и скорее примесью и остатком света, пробивающегося сквозь тень; собственный же ее цвет — темный и землистый. Если здесь [на Земле], рядом с открытыми Солнцу реками и озерами места, затененные пурпурными и багряными тентами, окрашиваются и отсвечивают тем же цветом, отбрасывая вследствие отражения множество разнообразных отблесков, то что удивительного, если обильный поток тени, вливаясь как бы в небесное море света — не постоянного и спокойного, но волнуемого тысячами звезд и допускающего всяческие смешения и оттенки — принимает от Луны то так, то иначе выработанную окраску (101)? Звезда или огонь не просвечивали бы сквозь тень темным, голубоватым или синим цветом; а на горы, равнины и моря налетают от Солнца многочисленные оттенки цветов — смешиваясь с тенями и туманами, блеск Солнца накладывает оттенки, подобные краскам живописцев. Цвета моря пытался тем или иным способом изобразить словами Гомер, говоря о "фиолетовой" (102) или "виннокрасной пучине" (103), о "пурпурной волне" (104), а в другом месте "голубом море" (105) и "белой глади" (106). О различиях же в окрасках земных предметов, наблюдаемых в разное время, он умолчал, ибо количество их бесконечно. Невероятно, чтобы Луна имела, подобно морю, однообразную поверхность; по-видимому, всего более она походит по природе на Землю, изображенную в мифе древним Сократом (107), который или иносказательно описывал здешнюю Землю, или рассказывал о какой-либо другой. И нет ничего невероятного и удивительного, если Луна, не содержа в себе ничего испорченного и гнилостного, собирает от неба чистый свет и исполнена теплоты, которая есть огонь — не жгучий и буйный, но влажный, безвредный, соответствующий ее природе; она имеет удивительно красивые местности, пламенеобразные горы, зоны, окрашенные в пурпур [с] золотом и серебром, не рассеянным в глубине, но обильно выступающим на поверхность в равнинах, или лежащим кругом по гладким возвышенностям (108). Если же сквозь тень до нас доходит отблеск всего этого, разнообразный из-за изменений и различий в окружающей [атмосфере], Луна от этого, конечно, не теряет ни в почести, ни в божественности, будучи всегда почитаема у людей скорее как некая божественная и священная Земля, чем как грязный и мутный огонь, каким ее представляют стоики (109). Правда, огонь пользуется поклонением при варварских обрядах у мидян и ассирийцев, которые из-за страха предпочитают поклоняться не предметам, достойным почитания, но скорее предметам, наносящим вред, дабы отвратить от себя их гнев. У всякого эллина, однако, имя Земли любезно и почетно, и у нас это прародительский обычай чтить ее,  как и другие божества. Но мы, люди, очень далеки от того, чтобы Луну, эту небесную Землю, считать телом без души и ума, лишенным тех свойств, в силу коих нам подобает приносить божественные жертвы, по закону воздавая благодарения за полученные блага и по естественному чувству чествуя то. что выше нас добродетелью, силой и достоинством. Поэтому мы полагаем, что нисколько не грешим, принимая Луну за Землю, а это видимое лицо ее — за следствие того, что, как у нас Земля имеет значительные углубления, так и Луна изрезана глубокими пропастями и расселинами, содержащими воду, или темный воздух: солнечный свет внутрь их не проникает и их не касается, но затмевается и посылает сюда прерывистое отражение (110)».

22. Беря слово, Аполлонид сказал: «Тогда, ради самой Луны, находите ли вы возможным, чтобы тени от каких-нибудь расселин, или пропастей достигали нашего зрения здесь? Или вы не просчитываете последствий и их должен высказать я? Слушайте же, хотя вы и сами знаете их. Видимый поперечник Луны имеет двенадцать пальцев при ее среднем удалении; а каждое из темных и теневых пятен представляется более полупальца, так что оно более двадцать четвертой доли ее диаметра. Теперь, если, предположим, окружность Луны только в 30000 стадиев (111), а поперечник в 10000, тогда при этом предположении каждое из теневых пятен на ней было бы не менее 500 стадиев (112). Так посмотри, во-первых, возможно ли, чтобы на Луне были такие углубления и неровности, чтобы бросать столь большую тень; а затем, как при такой величине они нам не видны?» Я отвечал ему, улыбнувшись:  «Браво, Аполлонид! Ты подыскал такое доказательство, посредством которого докажешь, что и я, и ты сам больше, чем знаменитые сыны Алоея (113), не во всякую, однако, пору дня, но преимущественно рано утром и поздно вечером, если думаешь, что Солнце, давая огромные размеры нашей тени, доставляет этим самым чувству достаточное основание для заключения, будто, если велико покрываемое тенью пространство, то велик и предмет, бросающий тень. На Лемносе, я хорошо знаю, ни ты, ни я не бывали, однако мы не раз слыхали преизвестный ямб: "Афон покрывает спину Лемносской коровы" (114); ибо тень сей горы, как кажется, ложится на некую медную телицу, простираясь по морю не менее чем на 700 стадиев в длину (115). Но, я полагаю, это не означает, что отбрасывающее тень тело имеет семьсот стадиев в высоту, ибо тень во много раз превышает размер отбрасывающих ее тел из-за удаленности светящего тела (116). В этом смысле обрати внимание, что когда Луна бывает полною и вследствие глубины тени представляет наиболее отчетливый вид лика. Солнце находится от нее на наибольшем расстоянии; ибо именно удаленность светящего тела дает тени большой размер, а не высота лунных неровностей. Кроме того: даже [на Земле] солнечный блеск не дозволяет днем в рассмотреть вершины гор, тогда как углубления, впадины и тенистые места бывают видны издалека. Поэтому вполне естественно, если и на Луне нельзя отчетливо разглядеть местность, отражающую солнечные лучи и освещенную, тогда как теневые места, лежащие рядом с ярко освещенными, доступны зрению по причине контраста.

23. Однако, вот что, — сказал я, — кажется более веским возражением против обыкновенно принимаемого отражения от Луны: люди, стоящие в отраженных лучах, видят не только освещаемый предмет, но и тот, что освещает. Например, когда при отражении света от воды на стену глаз помещается в этом самом, освещенном отражением, месте, то он видит три предмета: отраженный свет, производящую отражение воду и самое Солнце, чей падающий на воду свет отражается. Так как относительно этого явления разногласия нет, и оно очевидно, то наши противники [стоики] требуют от тех, кто утверждает, что Земля освещается отраженным от Луны солнечным светом, чтобы им ночью указали видимое на Луне Солнце, как оно днем бывает видимо в воде, когда от нее происходит отражение. А так как этого не видно, то они и думают, что освещение происходит каким-нибудь иным способом, но не отражением; и что, ежели отражения нет, то Луна не Земля». «Тогда что, — спросил Аполлонид, — можно сказать о против них? У них, по-видимому, представление об отражении общее с нами». «Конечно, — отвечал я, — в некотором смысле общее, но в другом и не общее. Во-первых, обрати внимание на их представление об отраженном изображении: как превратно, будто "реки, текущие вверх" (117) они понимают его. Ведь на Земле вода находится "на земле и внизу"; Луна — "над землею и вверху"; поэтому отраженные лучи образуют углы, противоположные друг другу: один вверху, обращенный вершиною к Луне, другой внизу — вершиною к Земле. Итак они не должны требовать, чтобы всякое отраженное изображение было зеркально точно и чтобы при всяком расстоянии отражение было сходно: иначе они  воюют против очевидного факта. С другой стороны, утверждающие (118), что Луна не есть тело тонкое и гладкое, подобно воде, но тяжелое и землеобразное, непонятно отчего требуют, чтобы глаз видел на ней изображение Солнца. Ведь и молоко не дает таких зеркальных изображений и не отражает лучей зрения вследствие неровности и шероховатости частиц (119). Как же возможно Луне давать от себя отражения, подобно более гладким отражающим поверхностям? Хотя, конечно, и эти последние, если в той точке, где должно происходить отражение луча зрения, оказывается какая трещина, пятно, или неровность, становятся слепы и, хотя сами бывают видны, но отражения не дают. Кто утверждает, что Луна должна или отражать также лучи нашего зрения от себя к Солнцу, или не отражать уже Солнца от себя к нам, тот наивен, требуя, чтобы глаз был Солнцем, зрение — светом, а человек — небом. Поскольку свет Солнца из-за своей силы и яркости ударяется, достигая Луны, отражение достигает нас; но луч зрения, слабый, разреженный и гораздо более тонкий, что странного, если и отталкивающего удара не производит, а отскакивая, не сохраняет непрерывности, но делится и теряет силу, не имея достаточно света, чтобы не дробиться о неровности и шероховатости [Луны]? Отражение [зрения] от воды и других отражающих поверхностей может отскочить к Солнцу, ибо сохраняет свою силу из-за близости к своему источнику [то есть, глазу]. Это возможно. Но от Луны если и бывают какие отталкивания, то они должны быть слабы, ненапряженны, и вследствие отдаленности теряют силу прежде, чем доходят к нам. Более того, если вогнутые зеркала дают отраженный свет более сильный, нежели первоначально упавший на них, так что часто отбрасывают пламя (120); то выпуклые и шаров образные дают отражение слабое и неяркое, потому что не со всех сторон оказывают отпор лучам. Замечается, например, что когда появятся две радуги от того, что одно облако охватывается другим, то радуга объемлющая представляет цвета более тусклые и неяркие; ибо внешнее облако, отстоя от глаза далее, дает отражение недостаточно напряженное и сильное (121). Впрочем, к чему же излагать дальнейшие доказательства? Ведь если отраженный от Луны солнечный свет теряет весь свой жар, а от всей его яркости до нас доходит лишь слабый и бездейственный остаток, возможно ли, чтобы от зрительного луча, когда он совершает "двойной пробег", некая часть остатка достигала от Луны до Солнца? Я, по крайней мере, так не думаю. Примите во внимание еще и то, — прибавил я, — что, если бы наше зрение испытывало такое же действие от Луны, как от воды, то полный лунный диск должен был бы представлять изображения и Земли, и растений, и людей, и звезд, как их представляют прочие отражающие поверхности; но если луч зрения вследствие ли своей слабости, или неровности лунной поверхности не отражается в их сторону, то нельзя требовать, чтобы он отражался в сторону Солнца.

24. Итак, мы, — сказал я, — со своей стороны сообщили из того рассказа то (122), что сохранила память. Пора пригласить Суллу, или скорее потребовать от него изложения — условие, на котором он был допущен слушателем. Так что, прекратив, если вы согласны, прогулку  и усевшись на ступенях (123), составим ему аудиторию из сидящих слушателей». Предложение было принято, и, когда мы уселись, Феон сказал: «Хотя я и сам, Ламприй, не менее каждого из вас желаю слышать предстоящее сообщение, но наперед выслушал бы с большим удовольствием о тех, кто, по рассказам, живет на Луне (124); и не о том, живет ли кто там, но возможно ли там жить. Ибо если это невозможно, то Луне нет смысла быть Землею. Тогда можно подумать, что она возникла без пользы и напрасно, ни плодов не принося, ни доставляя каким-либо людям пристанища, рождения, ни средств к жизни — целей, ради коих возникла, мы утверждаем по Платону, и эта "наша кормилица, верная охранительница и создательница дня и ночи" (125). Ты видишь, как много говорится об этом в шутку, и серьезно: у тех де, которые живут под Луной, Луна висит над головами, как Танталов камень (126), и наоборот, на ней живущие, как иксионы (127), стремительно кружатся, и быстрое вращение препятствует их падению с нее. Притом у Луны движение не одно: она, как ее где-то называют, "трехдорожная" (128): движется по зодиаку вспять сразу в длину, ширину и глубину. Первое движение математики называют круговым, второе — геликоидальным, третье, не знаю почему, неравномерным, хотя и видят, что у нее вообще движения, которое было бы равномерным, и подчиненным периодическим возвращениям. Итак, если бы какой-нибудь лев был сброшен стремительным вращением на Пелопоннес (129), в этом не было бы ничего удивительного. Удивительнее то, что мы не видим постоянно паденье бесчисленных людей и жизней отринутых" (130), как бы низвергнутых вниз головой и перекувыркнутых. Смешно было бы говорить о жизни там людей, если там нельзя ни родиться, ни проживать. Ведь если египтяне и троглодиты (131), у которых Солнце стоит в зените одно мгновенье одного дня во время солнцестояния, а затем уходит, едва не бывают сожжены сухостью окружающего воздуха, то мыслимо ли, чтобы обитатели Луны выдерживали, когда двенадцать раз в году бывает лето, так как Солнце стоит над ними отвесно каждый месяц во время полнолуния? Существования ветров, облаков и дождей, без коих не бывает ни произрастания растений,  ни сохранения уже выросших,  там  предположить нельзя вследствие жары и разреженности окружающего воздуха; ибо и здесь [на Земле] верхние части гор не допускают свирепых встречных бурь (132): но воздух, [будучи уже разреженным] и имея колебание вследствие легкости (133), не способен к такому сгущению и оплотнению. Разве только мы, клянусь небом, станем утверждать, что как Афина давала Ахиллесу, не принимавшему пищи, по капле нектару и амвросии (134), так и Луна, которая называется и действительно есть Афина (135), питает лунных обитателей, доставляя им ежедневно амвросию, которой, по мнению древнего Ферекида (136), питаются и боги. Ибо даже индийский корень — который, по Мегасфену, люди, не имеющие ртов (137), не принимающие ни пищи, ни питья, зажигают и курят, насыщаясь его запахом — откуда может расти там, когда на Луне не бывает дождя?»

25. Когда Феон кончил, я сказал: «Замечательно, своей шутливой речью ты наилучшим образом разгладил [нахмуренные] брови у всех нас, а потому и у нас появляется смелость держать ответную речь в ожидании не резкой и не суровой критики. Ведь на деле нет особой разницы между людьми, твердо верящими в подобные вещи, и теми, кого это сильно раздражает, кто совершенно в это не верит и не желает спокойно разобрать, что здесь возможно и что вероятно. Так, во-первых, нет необходимости заключать, что Луна возникла без пользы и цели, если на ней не обитают люди. Ведь мы видим, что и эта вот Земля не вся плодородна и обитаема, но лишь малая ее часть как бы на каких-то вершинах и полуостровах, выступающих из глубины, способна производить животных и растения; из прочих же частей одни пустынны и бесплодны вследствие холодных зим и засух, а большинство погружены в великое море. Но ты, поскольку всегда почитаешь и восхищаешься Аристархом, не слушаешь Кратета, который читает:

..Океан, давший начало всем  людям и богам, покрывает большую часть Земли (138).

Однако эти части возникли не напрасно. Море посылает смягчающие испарения; среди лета постепенно тающие снега распространяют и разливают из необитаемой, мерзлой страны самые душистые ветры (139), а посредине поставлена, согласно Платону, "ревностная охранительница и устроительница дня и ночи" (140). Так и Луне ничто не препятствует быть лишенною животных и пустьшною, но в то же время давать отражение разливающемуся около нее свету и место соединению и смешению в ней  звездных лучей, благодаря чему она перерабатывает земные испарения и вместе с тем умеряет слишком иссушающий жар Солнца (141). Отдавая определенную дань древнему преданию, мы скажем, что Луна признается за Артемиду (142), как девственница и бездетная, но с другой стороны и как защитница, приносящая пользу [женщинам].

Во-вторых, из сказанного тобою, милый Феон, ничто не свидетельствует о невозможности жизни на Луне. Вращение ее, отличаясь значительной медлительностью и спокойствием, смягчает и равномерно распределяет сосредоточивающийся около нее воздух и тамошним обитателям нисколько не грозит опасность быть сброшенными и низвергнутыми. А отсутствие простоты, само это разнообразие и изменчивость ее движения не есть следствие отклонений или возмущений. Напротив, астрономы показывают в этих явлениях дивный порядок и поступательное движение. Они направляют Луну по неким кругам, обращающимся около других кругов: одни полагают, что она сама покоится, другие считают, что она плавно и равномерно пятится, всегда с постоянной скоростью (143). Ведь наложение этих кругов и их вращений, их положение друг к другу и к нам с величайшей точностью объясняют видимые изменения ее движения: высокое и низкое [стояние], равно как отклонения по широте вместе с обращениями по долготе (144). Сильного пекла и постоянного жара Солнца ты перестал бы бояться, если бы, во-первых, противопоставил двенадцати летним полнолуниям соединения и допустил, что непрерывность изменений обуславливает умеренность избытков [тепла и холода], поскольку те продолжаются короткое время, что устраняет обе крайности. А в промежутке, как можно предполагать, у них стоит пора, весьма подходящая весенней. Кроме того,  к нам Солнце через густой, сдавливающий воздух посылает жар, усиливаемый испарениями; там же воздух, тонкий и прозрачный, рассевает и разливает свет, не требующий никакого производящего и поддерживающего вещества (145). Здесь лес и плоды питаются дождями, но в других местах, как например, у вас (146), выше Фив и Сиены, земля напояется не дождевой, а почвенной водой; пользуясь ветрами, росами и благодаря хорошему качеству и  благорастворению, она не допустила бы сравнения, полагаю, по плодородию с обильно орошаемой [дождем] почвой. У нас те же породы растений, хотя и сильно страдают от зимних холодов, однако плоды приносят обильные и хорошего качества, а в Ливии, и у вас в Египте, они бывают очень зябки и чувствительны к зимнему холоду. В Гедросии и стране троглодитов, в той их части, которая спускается к морю, земля вследствие сухости совсем бесплодна и лишена деревьев; но в прилежащем к ним, омывающем их море встречаются растения удивительных размеров, развивающиеся в глубине: из них одни называются маслинами, другие — лаврами, третьи — волосами Исиды (147). А так называемые анакампсероты, будучи даже вырыты из земли и подвешены, не только живут сколько угодно долго, но даже пускают отростки (148). Некоторые растения сеются к зиме, а некоторые — в разгар лета, например, кунжут и просо (149); а тимьян (150) или василек, если их посеять в хорошую, жирную почву и увлажнять поливкой, утрачивают природные свойства и теряют силу, напротив сухость любят, и свойственное им действие от нее увеличивается (151). А некоторые растения, как утверждают, подобно весьма многим аравийским, не выносят даже росы и от поливки хиреют и гибнут (152). Тогда что удивительного, если на Луне произрастают корнеплоды, семена и деревья, совсем не нуждающиеся ни в дождях, ни в снегах, но легко живущие при летнем, тонком воздухё Почему нельзя предположить, что там поднимаются согреваемые Луной ветры, и ее колебанию при вращении постоянно сопутствуют струи воздуха, тонкие влаги и росы, которые, окружая ее и по ней распространяясь, достаточны для произрастания; сама же она по свойству состава есть тело не огненное и сухое, но мягкое и влажноё Ведь на нас она не производит никакого иссушающего действия, а наоборот оказывает много влияний влажности и женственности, например, в ее влиянии на рост растений, на разложение мяса, на изменение свойства и утрату крепости вин, на разрыхление дерева, на благополучие родов у женщин. Я опасаюсь вновь раздражить и взволновать успокоившегося Фарнака, присоединяя сюда, как говорят [его единомышленники] стоики, приливы океана, поднятие воды в проливах, разливающихся и переполняемых вследствие увеличения влаги Луною (154). Поэтому я лучше обращусь к тебе, милый Феон. Ты ведь, объясняя нам слова Алкмана: "Роса, дочь Зевса и божественной Луны, питает...", говоришь, что поэт в этом месте "Зевсом" называет воздух и утверждает, что увлажненный Луной, он обращается в росу (155). Скорее всего, мой друг, Луна имеет естественные свойства, противоположные Солнцу: она смягчает и увлажняет то, что Солнце делает твердым и иссушает; она насыщает влагою и охлаждает даже притекающую к ней от Солнца и смешивающуюся с нею теплоту.  Вот почему мнение тех, кто считает Луну огненною и раскаленною, ошибочно; да и те, кто для возникновения, питания и жизни тамошних существ требует присутствия тех же условий, что и здесь, ослеплены, надо полагать, разнообразием явлений природы, в которых между живыми существами можно найти более резкие и многочисленные различия и несходства, чем между живыми и неодушевленными (156).

Допустим, пожалуй, что нет питающихся запахом людей, лишенных ртов, которые, по мнению М[егасфена], на самом деле [существуют]; однако на вещество, утоляющее голод (157), свойство которого он пытался нам объяснить, намекнул Гесиод (158), сказав "на великую пользу идут асфодели и мальва", и Эпименид вполне разъяснил, доказав, что природа совершенно малым количеством питательного вещества  восстанавливает и поддерживает живое существо, если оно принимает его в размере даже маслины, не нуждаясь более ни в какой пище. Обитатели Луны, если таковые существуют, вероятно, телосложения не тучного и способны питаться чем приходится; ибо и сама Луна, подобно Солнцу — в несколько раз большему живому огненному существу — питается, как утверждают, земною влагой, как и прочие бесчисленные звезды. Поэтому предполагают, что верхнее пространство производит живые существа тонкой организации и с ограниченными животными потребностями. Но мы не знаем ни этих существ, ни того, подходят ли для них иные места, природа и климат.

Итак, подобно тому, как если бы мы, не имея возможности приблизиться и прикоснуться к морю, лишь издали видя его и зная, что вода в нем горька, не пригодна для питья и солона, услышали от кого-нибудь, будто оно содержит в глубине множество больших и разнообразных животных, и наполнено зверями, которые пользуются водою, как мы воздухом, то нам казалось бы, что он рассказывает басни и небылицы; так мы, по-видимому, относимся к Луне, не веря, что там обитают какие-нибудь люди. А тамошние обитатели с гораздо большим Удивлением смотрят на Землю, видя в ней отстой и подонки вселенной, что мутно просвечивает сквозь влагу, туманы и облака, как неосвещенное, низинное и неподвижное место, — дивятся, как это Земля производит и питает живые существа, одаренные движением, дыханием и теплотою. И если бы им довелось услышать где-нибудь гомеровские строки о [жилищах Аида], "мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги" (159), и о [Тартаре, который] "настолько же ниже Аида, насколько Земля ниже Неба" (160), то они без сомнения стали бы утверждать, что это просто описание сего места, а Аид и Тартар определены сюда, тогда как что одна только Луна есть Земля, находящаяся на одинаковом расстоянии от тех верхних и от этих нижних пространств». 

26. Я еще говорил, когда Сулла, прервав меня, сказал: «Стой, Ламприй, и затвори дверь твоему слову, чтобы, так сказать, невзначай не свести миф на Землю и не перепутать ход моей драмы, у которой другое место действия и другое построение. Сам я всего лишь рассказчик, но сначала скажу, что ее автор начал для нас — если нет возражений — по Гомеру: (161) "остров некий, Огигия, лежит далеко в море (162)" — в пяти днях от Британии, если плыть на запад; а три другие острова, находящиеся от нее и друг от друга на равном расстоянии, лежат дальше, приблизительно в сторону летнего заката Солнца. На одном из них, по рассказам местных в жителей, Зевс заточил Кроноса, а рядом поставил древнейшего Бриарея, который несет стражу, охраняя те острова и море, именуемое морем Кроноса (163). Великий материк, кольцом окружающий великое море (164), недалеко отстоит от прочих островов, а от Огигии на пять тысяч стадий; и плыть по нему надо на веслах, ибо оно проходится медленно и наполнено илом от множества течений (165), а течения эти высылаются Большою Землей; от них образуются наносы, и от этого море стало густым и землистым. Отсюда и вышло мнение, будто оно замерзшее (166). Побережье материка — вокруг залива не меньшего Меотиды (167), устье которого лежит приблизительно на линии устья Каспийского моря (168) — населяют эллины; они называются и считают себя обитателями материка, а жителей сей земли — островитянами, так как ее кругом омывает море. Они думают, что люди, прибывшие с Гераклом и там им оставленные, смешались впоследствии с людьми Кроноса и как бы вновь воспламенили опять вошедшее в силу и распространившееся эллинство, уже угасшее там и одолеваемое варварским языком, законами и обычаями. Поэтому двум они оказывают почести — сначала Гераклу, а затем — Кроносу.

Итак, когда звезда Кроноса, которую мы называем "Сияющей" (169), а они — "Ночным Стражем", раз в тридцать лет вступает в знак Тельца (170), они, приготовив за долгое время все, что требуется для жертвоприношения и морского путешествия, высылают на coответствующем количестве судов избранных по жребию лиц с многочисленной прислугой и припасами, необходимыми для тех, кому нужно плыть на веслах по столь обширному морю и, высадившись, проживать долгое время на чужбине. После отплытия им, как следовало ожидать, выпадает разная судьба. Благополучно переплывшие море сначала достигают далее лежащих островов, населенных эллинами, и в течение тридцати дней видят Солнце скрывающимся из виду менее, чем на один час (171); это и есть ночь, хотя едва темно и с запада брезжит рассвет. Проводя там девяносто дней среди изъявлений почета и дружбы, считаясь и называясь священными, путники отбывают дальше с наступлением поры ветров. Там, впрочем, не живет никто, кроме них самих и тех, что были высланы прежде них. Ибо отплывать домой разрешается отслужившим божеству тридцать лет. Однако большинство из них обыкновенно предпочитают поселяться там, одни по привычке, другие потому, что у них там всего в изобилии без труда и хлопот, а они постоянно проводят время за жертвоприношениями, или за какими-либо рассуждениями и философией. Ведь природа острова и мягкость окружающего воздуха удивительны. Некоторых, задумавших отплыть, задерживает божество, являющееся им, как людям знакомым и близким, не только в сновидениях и знамениях — многие наяву встречают видения и слышат голоса демонов. Сам Кронос спит, заточенный в глубокой пещере из златовидного камня, ибо Зевс вместо оков послал ему сон. Птицы, перелетающие через вершину скалы, приносят ему амвросию, и остров весь наполнен благоуханием, распространяющимся от камня, как бы от источника. Упомянутые демоны окружают Кроноса и служат ему, став его помощниками, еще когда он царствовал над богами и людьми. Обладая даром провидения, они многое сообщают и от себя, но наиболее важное и о наиболее важном они возвещают, как о сновидениях Кроноса. Ибо все, что только замысливает Зевс, является Кроносу в сновидении. Титанические страсти и движения души делают его напряженным, но сон опять восстанавливает его покой и царственное и божественное становится само по себе чистым и невозмущенным (172). Так, занесенный туда чужестранец (173) рассказал, что служа божеству, он приобрел на досуге столь большие познания в астрономии, до каких только может дойти человек, занимающийся геометрией (174); из прочих же областей философии он, сколь возможно, занимался естествознанием. Влекомый сильным желанием осмотреть Великий остров — ибо так, как уже сказано, тамошние жители называют Землю, на которой обитаем мы, — он, когда истекли тридцать лет и прибыли из отечества преемники, простился с друзьями и отплыл, имея большой запас путевых средств в виде золотых сосудов и небольшое количество остального. Так вот, рассказывать о том, что он испытал и  через сколько прошел народов, знакомясь со священными письменами, посвящаемый во все таинства, — как он изложил это нам, весьма обстоятельно упоминая о каждом событии, — дело не одного дня. Но вы выслушайте то, что относится к настоящей беседе. Долгое время он провел в Карфагене, так как у нас [Кронос] весьма [почитается], и нашел некие священные пергаменты, тайно вынесенные, когда погибал прежний город, и долгое время сокровенно лежавшие в земле (175). Он сказал, что из видимых богов (176) должно особенно чтить Луну — и меня убеждал делать это, — поскольку она владычествует над жизнью и смертью и граничит с лугами Аида.

27. Когда же я выразил удивление этому и пожелал получить более определенные сведения, чужестранец сказал: «Много, Сулла, у эллинов говорится о богах, но не все правильно. Так, например, хотя они дают правильные имена Деметре и Коре, они неправильно думают, будто оба эти божества пребывают совокупно, в одном и том же месте. Ибо Деметра находится на Земле и правит земными делами, а Кора помещается на Луне и властвует над делами Луны. Она именуется и Корой, и Персефоной. "Персефоной" как светоносная, "Корой" потому, что мы обозначаем этим словом зрачок глаза, отражающий лицо смотрящего (177), подобно тому, как на Луне отражается свет Солнца. В рассказах о странствованиях и взаимных поисках этих богинь (178) в виде загадки содержится истина; ведь будучи разлучены, они стремятся друг к другу и часто соединяются в тени. И не ложь, что Кора бывает то в небе и на свету, то во мраке и ночи; ошибка только в исчислении времени. Не по шесть месяцев, а раз в шесть месяцев мы видим, что Земля, как мать, объемлет ее тенью, и лишь изредка это случается с ней раз в пять месяцев, так как ей нельзя оставить Аид, которому она служит пределом, на что прикровенно, но недурно намекнул и Гомер, сказав (179): "в Елисейские поля и пределы Земли". Там, где прекращает распространяться тень Земли, он положил конец и предел Земли (180). В эти поля не восходит никто злой и неочищенный; а добрые, перенесенные туда после кончины, ведут весьма легкую, хотя не блаженную и не божественную жизнь (181), пребывая там до второй смерти».


28. «Что же это за смерть, Сулла»? — «Не спрашивай меня, ибо я и сам намерен рассказать об этом. Большинство людей верно полагают, что человек — существо сложное, но неверно считают, что он составлен только из двух частей. Так, думают, будто ум есть как бы часть души, впадая в ошибку ничуть не меньшую, нежели те, которым душа представляется частью тела. Ибо насколько душа выше тела, настолько ум превосходнее и божественнее души. Смешение души с телом производит неразумное и страстное [начала], а соединение души с умом производит разум. Первое есть начало удовольствия и страдания, второе — добродетели и порока (182). При соединении этих трех частей Земля дала бытие телу, Луна — душе, Солнце дало человеку ум, подобно тому как оно же дало и Луне свет. Что до смерти, которою мы умираем, то одна делает человека из тройного двойным, вторая — из двойного единым (183). Первая происходит на Земле, которая принадлежит Деметре, откуда вместо "скончаться"  говорят "посвящать (184) жизнь Деметре", а афиняне в древности называли умерших "деметриными". Вторая смерть происходит на Луне, которая принадлежит Персефоне. Сожитель первой — Гермес земной, у второй — Гермес небесный (185). Деметра быстро и насильственно разрешает душу и тело; Персефона медленно и в течение длительного времени отделяет ум от души, и оттого называется "единородною", ибо лучшая часть человека рождается единой, когда та ее отделяет. Каждое из двух отделений происходит, согласно природе, так: всякой душе (186), имеющей с ум или лишенной ума, суждено по выходе из тела блуждать в области между Землей и Луной, но не одинаковое время. Неправедные и невоздержные души отбывают наказания за неправды, а праведные должны пребывать некоторое положенное время в наиболее мягкой части воздуха, которую называют "лугами Аида", сколько нужно для очищения и отвеяния — как дурного запаха — связанных с телом скверн (187). Затем, как бы возвращаемые из изгнания в отечество (188), они вкушают такую же радость, как посвящаемые в таинства, испытывающие страх и смущение в соединении с надеждой. Ибо многие, уже достигающие Луны, души та отбрасывает и стряхивает; они (189) видят как некоторые души на о Луне разворачиваются, словно погружаясь обратно в глубину. [Души], оказавшиеся наверху и прочно размещенные, во-первых, как победители, расхаживают кругом, украшенные венками из перьев, называемых "перьями стойкости", потому что они при жизни упорядочили неразумное и страстное начала души и заставили их вполне слушаться разума. Во-вторых, видом они подобны лучу, а природой, которая там наверху легка, как и здесь у нас, подобны эфиру вокруг Луны (190). От него они приобретают напряженность и силу (191), как острые орудия обретают закалку. Ибо то, что дотоле было в них еще рыхлым и размытым, укрепляется и становится твердым и прозрачным. Впоследствии они питаются любым испарением, и Гераклит верно выразился, что "души в Аиде обоняют" (192).

29. Прежде всего они обозревают саму Луну: ее величину, красоту и природу, которая не простая и несмешанная, но есть как бы смесь звездного и земного. Ибо, как Земля стала мягкой, смешавшись с ветром и влагой, и как кровь вызывает чувственное восприятие в плоти, с которой смешивается (193), так, говорят. Луна, проникнутая во всю толщину эфиром, есть, с одной стороны, существо одушевленное и плодоносное, а с другой — отличается соразмерностью взаимно уравновешивающих друг друга легкости и тяжести. Ибо так и сам мир, говорят — поскольку составлен из веществ, несущихся по природе вверх, и тех, что несутся вниз (194), — совсем непричастен движению в пространстве. До этого в силу какого-то божественного размышления дошел и Ксенократ, отправляясь от Платона. Ведь это Платон заявил, что каждая звезда составлена из земли и огня, пропорционально сочетающимся через посредство [двух] промежуточных природ. Ибо ничто не бывает доступно ощущению, если не содержит примеси земли и света (195). Но Ксенократ утверждает, что звезды и Солнце составлены из огня и первичной плотности, Луна — из вторичной плотности и ее собственного воздуха. Земля — из воды и [воздуха], и третьей плотности. Вообще же ни плотность сама по себе, ни рыхлость не способны принимать в себя душу. Вот что касается сущности Луны. А что до ее ширины и величины, она не такова, как говорят геометры, но во много раз больше. Земную тень она вымеряет несколькими своими величинами не по причине малого размера, но поскольку она более пылко ускоряет движение, чтобы быстро пройти темное место и вынести души праведных, которые торопят ее воплями. Ведь, очутившись в тени, они уже не слышат гармонии небесных сфер (196). Одновременно снизу через тень приближаются сетующие и кричащие души наказуемых. Поэтому очень многие люди держатся обычая стучать во времена затмений в медные сосуды и производить шум и гром против этих душ (197), которых, когда они приближаются к Луне, кроме того отпугивает ее так называемое лицо, представляющееся им страшным и ужасным (198). В действительности же это не так. Но подобно тому, как и у нас на Земле есть глубокие и обширные заливы, из коих один вдается через столпы Геракла сюда внутрь, а вне — расположены заливы Каспийского и Красного морей (199), так и на Луне есть углубления и выемки. Наибольшую из них называют "провалом Гекаты" (200). Там наказуемые души требуют и получают воздаяние за то, что они претерпели или совершили, ставши уже демонами (201). А два длинных [углубления], называются Вратами, ибо через них души переправляются то на сторону Луны, обращенную к небу, то опять на сторону, обращенную к Земле (202). Обращенная к небу сторона Луны называется "Елисейскими полями", а обращенная сюда — "противоземной Персефоной".

30. Однако демоны не вечно пребывают на Луне. Они нисходят и сюда для заведывания оракулами, соприсутствуют и соучаствуют в высочайших таинствах, являются карателями неправд и блюстителями правды, охранителями в войнах и светочами в море. Если в этих действиях они действуют несправедливо — из-за гнева, за неправедное приношение, или из зависти — то несут наказания: низвергаются снова на Землю, заключаемые в человеческие тела. К тем, лучшим демонам принадлежат по собственному их заявлению те. что окружают Кроноса, а ранее принадлежали: на Крите — идейские дактили (203), во Фригии корибанты, в Удоре беотийские трофониады и тысячи других в разных частях обитаемой Земли, чьи священные обряды, культ и имена сохраняются и доселе, но сила которых находится в другом месте, так как они получили лучшую долю. Этого достигают одни раньше, другие позже, когда ум отрешится от души; отрешается же он вследствие любви  к образу  на Солнце, через который просвечивает желанное, прекрасное и божественное, к коему стремится всякая природа (204), одна одним, другая другим путем. Ведь и Луна из любви к Солнцу совершает круги и стремится соединиться с ним, дабы приобрести от него наиболее производительную силу. Природа души остается на Луне, сохраняя как бы некие следы и сновидения жизни, и именно это ты должен считать правильным в высказывании: "душа, как сон вспорхнула и отлетела" (205), ибо она приходит в такое состояние не сразу и не вслед за разлучением с телом, но лишь впоследствии, когда отделившись от ума, остается покинутой и одинокой. И Гомер изо всего, что говорил, под особенным, по-видимому, наитием божества сказал об Аиде: после я видел силу Геракла —  призрак, а сам он находится среди бессмертных богов (206). Ведь и каждый из нас сам не есть ни гнев, ни страх, ни желание, равно как и не плоть или влага, но то, чем мы рассуждаем и разумеем (207); и душа получает свой образ от ума и дает образ телу, обнимая его со всех сторон, отпечатлевая на нем свой вид так, что сколь бы долго ни оставалась она без того и другого, она сохраняет, однако, подобие и образ и правильно называется "изображением" (208). Стихия этих душ, как сказано, есть Луна; ведь они разрешаются в нее (209), как тела — в землю. Это происходит быстро с благоразумными душами, возлюбившими жизнь досуга, вне деятельности, философскую. Ибо будучи оставлены умом и не прибегая к страстям ни для чего, они угасают. Напротив из душ честолюбивых, деятельных, любящих то, что связано с телом, и гневливых одни проводят время в воспоминаниях о жизни, как бы в сновидениях, как например, душа Эндимиона (210). Когда же неустойчивость и несдержанность сталкивают и увлекают их от Луны к другому рождению, то она запрещает им склоняться к Земле, призывает обратно и привораживает. Ибо это дело не малое, неспокойное и не гармонизующее, когда они без ума, под властью страстного начала получают тело. К таким душам относились Титии, Тифоны и тот Тифон, что захватил Дельфы, бесчинством и насилием расстроив прорицалище (211): они были покинуты разумом, сбиваемы с толку слепым высокомерием и страстью. Но даже их со временем Луна приняла в себя и призвала к порядку.

Затем когда Солнце опять бросит семена ума, то Луна, встречая их жизненной силой, создает новые души, а Земля в свою очередь предоставляет им тело. Ибо Земля не дает ничего и лишь возвращает после смерти то, что получила для рождения. А Солнце не получает ничего, но отданный ум забирает назад. Что до Луны, то она и получает, и дает, слагает и разлагает благодаря той или другой своей силе, из которых та, что слагает, называется Эйлейфеей, а та, что разлагает — Артемидой (212). Равно и из трех мойр: Атропос, помещенная на Солнце, дает начало рождению; Клото, носящаяся на Луне, соединяет и связывает; а последняя, Лахесис, относится к Земле, имея наибольшее значение для участи человека (213). Ибо бездушное само бессильно и претерпевает от других, а ум бесстрастен и самодержавен; но смешанное и среднее есть душа, как и Луна, созданная божеством  чрез смешение и соединение высшего и низшего, состоящая к Солнцу в таком отношении, в каком к ней самой находится Земля. Вот что, — заключил Сулла, — слышал я из рассказа чужестранца, а ему сообщили это, по его словам, спальники и служители Кроноса. А ты и твои товарищи, Ламприй, можете принять этот рассказ, как вы рассудите».  

  

Примечания М. С. Петровой:
  



54 Ср.: Аристотель, О небе 277b1-2.

55 Согласно De placitis 889в, Метродор полагал, что Солнце должно быть выше Земли, Луна — ниже, еще ниже должны быть другие планеты и звезды.

56 То есть селезенка. Ср.: Аристотель, О частях животных 670а20-29; 670М-17; 673Ь25-28.

57 Ср.: Платон, Тимей 48а.

58 SVFU, fr. 668; ср.: Клеомед П, 3.99 (Ziegler). О стоическом «эфире», ко­торый есть род огня, см. Диоген Лаэртский VII, 137 (=SVFR, fr. 580). См. выше 922в, а также О первичном холоде 15 (951со), с. 112. У Аристотеля эфир это «пятая сущность», не участвующая в процессе взаимопревращений четырех первоэлементов.

59 Аристотель, О небе 269а2-18; 270а12-35. 60 (*)Ион Хиосский (ок. 490-422 гг.), трагик и элегический поэт.

61 В Застольных беседах 658с Плутарх полностью цитирует эти строки.

62 Ср.: 935с.

63 De placitis 89lF.

64 Этого придерживался Аристотель, Метеорологика Ш, 3—5, и, возможно, Платон, Тимей 46Ь. Ср. также: Лукреций, О природе вещей IV, 322-323.

65 Плутарх имеет в виду диалог Тимей 46Ьс, где, однако, Платон описывает вогнутые зеркала, а не двустворчатые.

66 То есть положение о том, что угол отражения всегда равен углу падения.

67 Скорее всего, Плутарх имеет в виду эффекты преломления.

68 Объяснение природы половинчатой, выпуклой и серповидной Луны представляло трудности для самих стоиков. Луций удивлен, что они прибегают к таким явлениям, чтобы опровергнуть теорию о том, что Луна светит отраженным светом.

69 Ср.: De communibus notitiis 1078DE.

70 Весьма вероятно, что описанные события имели место в Риме, или неподалеку от него, в 75 г. н. э. или несколько позже. Это допущение наиболее убедительно. Подробнее см. Н. Сherniss, «Introduction», Plutarch'sMoralia, vol. ХП, (L.: Cambridge, MA, 1984) p. 8-13. Имеются и другие теории, например, такие, что события происходили в Хиронее, Дельфах или на берегах Египта. Но они ничем не подтверждены.

71 Мимнерм упомянут псевдо-Плутархом в De musica 8 (1133F).

72 Кидий — мелический поэт. Ср.: Платон, Хармид 155d, где Кидай назван мудрейшим поэтом. 73 Ср.: Архилох 74 (Antologia Lirica Graeca, diehl).

74  Ср.: Плиний, Naturalis historia П, 12, 54.

75  Пиндар, ПеаныIХ, 2-3. 76  Возможно, Стесихор. Ср.: Poetae Lirici Graecae Ш, 73 (bergk). 77  Пиндар, ПеаныIХ, 5.

78 (*)По-видимому, из Одиссеи XX, 351-352, хотя там речь не о затмении. 79 (*)Одиссея XX, 356-357. 80 (*)Одиссея XIV, 162 и ХIХ, 307. В обоих случаях вне связи с затмением. 81 Ср.: О первичном холоде 17 (953л), с. 115, где Плутарх следует Эмпедоклу. Аристотель ссылается на это же определение в Топике 146Ь28 и Метеорологике 345Ъ7-8. 82 Ср.: строки Эмпедокла, процитированные в 929св. См. De placitis 890F. 83 Источник неизвестен.

84 Ср.: Анаксагор А42 (8): «Солнце по величине превосходит Пелопоннес» (пер. А. В. Лебедева). 85 Аристарх, О размерах и расстояниях между Солнцем и Луной 17. Хотя Плутарх не говорит, что это противоречит стоической доктрине, ортодоксальные стоики придерживались мнения о том, что Луна, так же как и Солнце, больше Земли. Ср
.: De placitis 891с; Плиний, Naturalis historia П, 11 [8],49. 86 Аристотель, fr. 210 (Rose).
Но это утверждение не из трактата О небе 293Ъ20-25, поскольку в этом отрывке Аристотель представляет не собственное мнение, а мнение кого-то из пифагорейцев.

87  Посидоний считает Луну звездой. Ср.: Арий Дидим, Epitome 32.

88  Доказательство того, что Луна — землиста, приводится в начале раздела 19(931о).

89  Ср.: Аристотель, О небе 297Ъ23-30.

90 То есть пересекающиеся линии всегда являются дугами крута.

91 Ср.: Плутарх, De communibus notitiis 1080в.

92 Плутарх подразумевает, что Луна делает осознанное усилие ускорить свое движение, когда находится ближе к Земле. Ниже в 944л он утверждает, что Луна увеличивает скорость, чтобы избежать тени Земли.

93  Ср.: Аристотель, О небе 305а9-13.

94  Слово «эфир» здесь в том же стоическом значении, как и в 922в и 928св. 95 Ср.: Птолемей, Альмагест VI, 6, 485-486: «затмения Солнца и Луны могут происходить через шесть месяцев»... «возможно лунное затмение через промежуток времени в пять месяцев» (пер. И.Н.Веселовского).

96 Ср. : Плиний, Naturalis historia II, 9, 42. 97 Для стоиков это следует из представления о небе как эфирном и огненном. Ср.: Фрагменты ранних стоиков I, 115-116 (М.: Греко-латинский кабинет, 1998).

98 (*) Илиада IX, 212-213.

99 Слово «уголь» может означать все степени горения угля от самого раскаленного состояния до тлеющего пепла. То, что для горения огня необходимо твердое вещество, часто использовалось в качестве аргумента против стоического «мирового пожара». Ср.: Филон, De aetemitate mundi 86-88.

100 Ср.: Плутарх, Эмилий Павел 17, Никий 23. Астрологи приписывали специальное значение различным цветам Луны во время полного затмения.

101  Похожее, но более подробное описание представлено в трактате О гении Сократа 590с, где звезды — это острова, движущиеся в небесном море. Также
De sera numinis vindicta 563EF.

102 
Илиада
XI, 298.

103 
Илиада
I, 350.

104  Илиада I, 481-482. 

105  Илиада XVI, 34. 

106  Одиссея X, 94. 107  Платон, Федон 110Ь и далее. 

108 Ср.: Платон, Федон 110с-111с. 109  См. 928D и 933D.

110  «Прерывистое отражение» Ср.: 921с и Застольные беседы 696АС. 111 (*) 3десь стадий = 184,97 м.

112  Утверждая это, Аполлонид преувеличивает. 500 стадиев = 1/20, а не 1/24 от 10000. Однако он предусмотрительно говорит, что в диаметре каждое из пятен больше полупальца, и, следовательно, по этой причине больше 1/24 диаметра Луны. Его оценка величины диаметра Луны ошибочна: «только 30000 стадиев». Клеомед (SVF, П, 1, 80-81) дает для диаметра Луны 40000 стадиев, основываясь на том, что Земля в два раза больше Луны и ее окружность 250000 стадиев, согласно вычислениям Эратосфена (а ее диаметр 80000 стадиев). Плутарх допускал такой диаметр Земли (см. 925о), но допускал и то, что окружность Земли может быть в три раза больше окружности Луны (ср.: 923в и прим. к этому месту), что дало бы более 26000 стадиев для диаметра Луны. Посидоний, должно быть, считал лунный диаметр равным 12000 стадиев, что давало бы 36000 стадиев доя окружности Луны. Таким образом, наименьшая оценка диаметра Луны Аполлонидом должна быть основана на этих цифрах Посидония.

113  Сыновья Алоэя и Ифимедеи, известные братья великаны — От и Эфиальт. В возрасте девяти лет они пытались взобраться на небо, задумав взгромоздить на Олимп горы Оссу и Пелион, за что были убиты Аполлоном. Ср.: De exilio 602о; Илиада V, 385-387; Одиссея XI, 305-320; Аполлодор, Мифологическая библиотека I, 7, 4.

114 Эта строка из неизвестной трагедии Софокла цитировалась очень часто. Что касается тени Афона, покрывающей Лемнос, ср.: Плиний, Naturalis historia IV, 12 (23), 73.

115 Прокл, in Timaeum 56b [DiEHL] говорит, что это расстояние от Лемноса до Афона; Плутарх — что это длина тени, отбрасываемой горой. Согласно Евстатию (Ad Iliadem 980, 45ff), Афон отстоит от Лемноса на 300 стадиев, согласно Плинию — на 87 римских миль (если только это не ошибка переписчика). На самом деле расстояние между ними — около 50 миль, а Афон, который на 6350 футов выше уровня моря, может отбрасывать в море тень на 100 миль.

116 Здесь Плутарх или ошибается, или намеренно приводит неверное утверждение.

117 Ср.: Эврипид, Медея 410; Лукиан, Разговоры в царстве мертвых 6, 2.

118  То есть те, которые придерживаются тех же взглядов о природе Луны, что и Ламприй.

119 Ср.: Застольные беседы 696л. Также 930о и 937л.

120 Ср.: [Эвклид], Catoptrica 30 (Opera Omnia VII). 121 Ср.: Аристотель, Метафизика 375аЗО-Ы5.

122 (*) В ныне утраченном начале беседы. Ср.: 921л ff; 929AB ff.

123 Это единственное указание на место действия описанных событий. До настоящего времени все участники прогуливались и лишь сейчас присели на ступени, оставаясь сидеть до самого конца беседы.

124 В De placitis 892л это замечание приписывается пифагорейцам; Диоген Лаэртский относил его к Анаксагору (О жизни философов П, 8).

125 (*)Тимей 40Ъс.

126 Ср.: Пиндар, Олимпийские песни 1,57-58; Истмийские песни VIII, 9-10.

127 Об Иксионе, см. Пиндар, Пифийские песни П, 21-48; Аристотель, О небе 284а34-35.

128 «Трехдорожной» именовали Гекату, которая отождествлялась с Луной.

129 Ср.: ЭпименидВ2; Анаксагор А77 (Фрагм., с. 77 и 523-524)

130 Эсхил, Просительницы 937.

131 То есть эфиопы. Ср.: Геродот IV, 183; Страбон, География II, 5, 36 (С133).

132 Ср.: Аристотель, Метеорологика 340Ь36-341а4; 347а29-35. 133 Ср.:939Е.

134 Илиада ХIХ, 340-356. 135 См. 922А.

136 Ферекид из Сироса. 137 Мегасфен, fr. 34 (Fragmenta Historica Graeca П). Ср.: Страбон, География II, 1, 9 (С70); XV, 1, 57 (С711); Плиний, Naturalis historia W, 2, 25, также см. Лукиан, Правдивая история I, 23 — пассаж, возможно пародирующий Историю Геродота I, 202,2. 138 О необитаемости арктической и жаркой зон, см. Страбон, География II, 3 (С96). Первая строка двустишия взята из Илиады XIV, 246, вторая, возможно, принадлежит самому Кратету.

139 Феофраст, De ventis П, 11; Аристотель, Метеорологика 364а5-13. 1

40 Ср.: Тимей 40Ьс, ср.: 937н.

141 Ср.: 928с.

142 Ср.: 922А. Также ср.: Платон, Теэтет 149Ь.

143 См. Платон, Тимей 40cd; Законы 822ас и Аристотель, Метафизика 1073Ь38-1074а14; О небе 289ЬЗО-290а7.

144 Возможно, Плутарх имеет в виду теорию эпициклов, которую Гиппарх предлагал для Луны и которая была описана Птолемеем, Альмагест IV. 145 Ср.: Аристотель,  Метеорологика 341Ь6-25. Материал этой главы основан на стоических теориях.

146 Ламприй обращается, в основном, к Феону, но Менелай тоже был из Египта. 147 Об этих морских растениях см. Феофраст, Historia plantarum IV, 7, 1 ff; Плиний, Naturalis historia ХШ, 25, 50-52 (140-142).

148 Анакампсерот — доcл, «возвращающий любовь» — приворотная трава. Ср.: Плиний, Naturalis historia XXTV, 17, 102 (167).

149 Ср.: Феофраст, Historia plantarum VIII, 1, 1и 4; 2, 6; 3, 2. 150 (*)  По одним тимьян, вроде «thumus serpillum», по другим род дикого чеснока, «allium сера».

151 Ср.: Феофраст, De causisplantarum III, 1, 3-6. 152 Возможно, Феофраст, De causis plantarum IV, 18, 10; о том, что они не выносят росы, а от поливки гибнут — IV, 3,7 и VШ, 6, 6. 152 Ср. Застольные беседы Ш, 10 (657р); Об Исиде и Осирисе 367п; Цицерон, О природе богов П, 19, 50; Плиний, Naturalis historia II, 101 (233).

154  Цицерон, О провидении II, 34. 155  Ср.: Вергилий, Георгики Ш, 337.

156  Ср.: Аристотель, История животных 588М и De partibus animalium 68Ы2-15.

157 Ср.: Порфирий, Жизнь Пифагора 34, где речь идет о средстве от голода, составленного «из макового семени, сезама, оболочки морского лука, отмытого до того, что он сам очищал все вокруг, из цветов асфоделя, листьев мальвы, ячменя и гороха, нарубленных равными долями и разведенных в гиметтском меду» (пер. М. Л. Гаспарова).

158 Гесиод, Труды и дни 41. 159 (*)Гомер, Илиада XX, 65.

160 Гомер, Илиада VIII, 15-16. Хотя цитируется строка из Гомера, Плутарх имеет в виду повествование Гесиода (Теогония 717 ff), от которого зависит дальнейшее изложение.

161 (*)Гомер, Одиссея VII, 244.

162 При чтении этого места интересно обратить внимание на возможную связь изложения Плутарха (941д-942в) с платоновским Тимеем (24е-25а). Возможно, миф у Плутарха является имитацией рассказа об Атлантиде Платона. Так, оба описывают большой материк на Западе и три острова. У Платона (Тимей 24е) человек, плывущий на запад из Европы, сначала попадает на Атланти­ду, затем на другие острова, и в конце концов, на противолежащий (западный) континент; у Плутарха (941лв) сначала Огигия, лежащая в пяти днях на Запад от Британии, затем три острова, далее материк. Однако в рассказе Плутарха имеются и отличия. Так, с одной стороны, очевидно, что остров Огигия, упомянутый в начале истории (941л), не играет никакой роли, поскольку сказано, что Кронос заключен на одном из трех островов, которые лежат дальше Огигии, на западе. С другой стороны, сказано, что сперва попадают на удаленные острова, которые естественно отождествляются с тремя вышеназванными островами, и затем на остров Кроноса. Тогда Огигия находится после трех островов и является тем самым островом, на котором заключен Кронос (941DF). Наилучшим объяснением представляется то, что Плутарх сам включил Огигию в число трех островов, имитируя схему Платона. Более того: оба автора говорят о западном континенте и о трудной проходимости моря из-за ила и множества течений (941в). Однако причины «трудной проходимости моря» различны. Платон говорит, что море обмелело из-за ила, появившегося в результате погружения острова в пучину (Тимей 25d). У Плутарха сказано, что непроходимость моря связана с течениями, которые высылаются Большой Землей (941 в). Как видно, Плутарх позаимствовал у Платона лишь непроходимость моря, но не смог принять платоновское объяснение его непроходимости, поскольку в его рассказе остров Огигия продолжает существовать. См. также прим. 164.

163 Ср.: Гесиод, Теогония 729-735: Там-то под сумрачной тьмою подземною боги-Титаны Были сокрыты решением владыки бессмертных и смертных В месте угрюмом и затхлом, у края Земли необъятной. Выхода нет им оттуда, — его преградил Посидаон Медною дверью; стена же все место вокруг обегает. Там обитают и Котт, Бриарей большедушный и Гиес, Верные стражи владыки, эгидодержавного Зевса. (пер. В. В. Вересаева) См. также Аполлодор, Мифологическая библиотека 1,2, 1: «Зевс [с союзниками] начал войну с Кроном и титанами... Вооружившись, они одержали победу над титанами и, заключив побежденных в Тартар, поставили над ними в качестве стражников гекатонхейров...» (цит. по изд. В. Г. Боруховича).

164 Ср.: Платон, Тимей 24е-25а. 165 О большом количестве ила по ту сторону Геракловых столпов сообщает Аристотель, Метеорологика I, 354а22: «За [Геракловыми] Столпами море мелко из-за ила» (пер. Н. В. Брагинской).

166 Ср.: Страбон, География I, 4, 2 (С63): «Фулу, которая... отстоит от Британии на 6 дней морского пути и находится вблизи замерзшего моря» (пер. Г. А. Стратановского); Плиний, Naturalis historia IV, 16 (104): «в одном дне морского пути от Фулы находится замерзшее море, называемое некоторыми Кроносовым». Для Аполлония Родосского Кроносовым морем была Адриатика, см. Аргонавтика IV, 327: «вышли затем на простор Кронийского моря» (пер. Г.Церетели), и там же 509 и 546. Плутарх отрицает, что море действительно замерзло, и говоря о свойствах моря, следует платоновскому Тимею 25d: «...Атлантида исчезла, погрузившись в пучину. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила, который оставил после себя осевший остров» (пер. С. С. Аверинцева) и Критию 108е-109а: «... ныне же он [остров Атлантида] провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам... и делающий плавание немыслимым» (пер. С.С.Аверинцева). Но поскольку его остров не погружался под воду, он объясняет его илистость действием течений. Ср.: Страбон, География I, 2, 29 (С36); Геродот, История II, 10; Аристотель Метеорологика351Ъ29-31.

167 Азовское море, размер которого сильно преувеличен Геродотом в Истории IV, 86. Страбон дает его периметр в Географии II, 5, 23 (С125): «К северу от восточного залива расположено озеро Меотида, имеющее в окружности 9000 стадиев или даже немного больше» (пер. Г. А. Стратановского).

168 Каспийское море, как полагали до Птолемея, исправившего эту ошибку, было заливом внешнего океана. См. Страбон, География XI, 6, 1 (С507): «Каспийское море представляет собой залив, простирающийся от [Северного] океана к югу» (пер. Г. А. Стратановского). Однако, ср.: Геродот, История I, 202-203: «Каспийское же море — это замкнутый водоем, не связанный ни с каким другим морем...» (пер. Г.А. Стратановского); Аристотель, Метеорологика 354а1-4: «...многие моря с другими нигде не соединяются. Так, Красное море, как известно, только узким проходом сообщается с морем за Столпами, а ... Каспийское вообще отделено от него...» (пер П. П. Брагинской).

169 Φα?νων — имя планеты Сатурн.

170 Причиной того, что экспедиция начинается в то время, когда Сатурн входит в созвездие Тельца, является то, что в Тельце находится восхождение, экзальтация  Луны. Ср.: Птолемей, Тетрабиблос I, 19: «Так как Луна... начинает увеличивать ... свою высоту в первом знаке лунного треугольника — Тельце, он и был назван ее экзальтацией» (пер. Ю. А. Данилова); Порфирий, О пещере нимф 18: «[Луна] также называется Быком, поскольку в своем наивысшем положении находится в созвездии Тельца» (пер. А. А. Тахо-Годи). Ср.: Цицерон, О природе богов II, 20, 52: «та [планета], которую называют звездой Сатурна, а греки — Φα?νων, самая далекая от Земли, совершает свой путь приблизительно за тридцать лет» (пер. М. И. Рижского).

171 Ср.: Плиний, Natuntlis historia IV, 16 (104), где сказано, что в Фуле во время солнцестояния нет ночи вообще. 172 Ср.: Платон, Кратил 396Ь: слово κ?ροσ, [слышащееся в имени «Кронос»], означает не «отрок», но нетронутую чистоту  ума (пер. Т. В. Васильевой). 173 Это первое прямое упоминание о чужестранце, если только этого не было в утраченном начале трактата. Однако следует указать на непрямое свидетельство — в 941л Сулла ссылается на «автора»  мифа.

174 Астрономия относилась к математическим наукам, поэтому Птолемей называет свое сочинение  Математическое построение (в русской традиции известное под своим арабским названием Альмагест). О геометрии, философии и священнодействии см. Застольные беседы VIII, 718СЕ: «помимо того, о чем Платон часто говорил и писал, превознося геометрию как отвлекающую нас от воспринимаемого чувствами и позволяющую сосредоточиться на созерцании умопостигаемой вечной природы, которое составляет предел философии, как эпоптия — предел посвящения в таинства?... Все так называемые науки, подобно гладким и отполированным зеркалам, отражают следы и образы умопостигаемой истины: но более всего геометрия, согласно Филолаю, начало и метрополия всех наук, постепенно воспитывает разум, как бы очищая и освобождая его от чувственности» (пер. Я. М. Боровского).

175 Вопреки распространенному мнению, ничто в дальнейшем рассказе не подтверждает предположения о том, что миф излагался в этих манускриптах, а сказанное в 945D скорее отвергает это утверждение.

176 Ср.: Платон, Тимей 40d и 41а.

177 Платон, Алквиад I, 133. Слово к6рп\ означает «дева» (по этой причине оно употреблено для таких богинь, как Афина и Персефона), а также — «зрачок».

178 Гомер, Гимн II (К Деметре); Аполлодор, Мифологическая библиотека I, 5. В мифе, однако, странствовала Деметра, в то время как Земля, которую она здесь представляет, неподвижна. В мифе Персефона во мраке, когда разлучена с матерью и находится вместе с Аидом. У Плутарха, наоборот, она во мраке встречается с матерью.

179 (*)Гомер, Одиссея IV, 563.

180 У Стобея (Ecloga 1,49, wachsmuth) строки из Одиссеи IV, 563-4: Ты за пределы Земли на поля Елисейские будешь послан богами... подтверждают представление о том, что область Луны есть пристанище праведных душ после смерти. Говорится, что «Елисейские поля» — это поверхность Луны, освещаемая Солнцем (ср.: 944с), а «пределы Земли» — это конец земной тени, которая часто касается Луны. Однако нет упоминания об Аиде, Персефоне или Деметре. Плутарх не сообщает, почему приведенная им строка из Гомера подкрепляет положение «Луна — граница Аида», но из оставшейся части мифа становится понятно, что Аид — это область между Землей и Луной (ср.: 943с). Это соответствует мифу из De genio Socratis 591 ас, где эта область является «уделом Персефоны», а земная тень — это «Стикс» и «дорога в Аид», и где (590к) Аид и Земля отождествляются. Возможно, Плутарх решил, что раз можно показать, что Гомер помещает границу Земли на Луне, это значит также, что он считал ее границей Аида. В De genio Socratis 591в  Луна является границей «удела Персефоны», то есть Аида, и области, которая простирается от Луны до Солнца. В 944с сказано, что это обращенная к небесам часть Луны — та, что обращена от Земли.

181 Ср.: Одиссея IV, 565.

182 Представления Плутарха о соотношении ума, души и тела восходят к Платону: Тимей 30Ь, 41-42, 90а; Законы 961de, Федр, 247с (см. прим. 13 к настоящей статье). Плутарх сам приписывает двухчастное деление человека «многим». Под теми, кто души считает «частью тела» подразумеваются стоики, либо эпикурейцы. Ср.: De stoiconim repugnantiis 1052F; De comminibus notitiis, 1083c).

183 О «смертной душе» или «смертной части души» см. Платон, Тимей 42d, 61с, 69cd.

184 Этот глагол может означать также: «вводить в таинства».

185 Ср.: Об Исиде и Осирисе 367DE: «Миф рассказывает, что Геракл, обосновавшись на Солнце, странствует вместе с ним, а Гермес — с Луной» (пер. Н. Н. Трухиной); Греческие вопросы 297р: «Существует обычай, согласно которому человек, потерявший кого-либо из родных или друзей, тотчас по окончании траура приносит жертву Аполлону, а спустя еще тридцать дней — Гермесу: ведь считается, что Гермес так же принимает души умерших, как Земля — их тела» (пер. Н. В. Брагинской); Диоген Лаэртский VIII, 31-32. Ср.: также Порфирий, De abstinentia II, 16.

186 μονογεν?ς - как эпитет Гекаты и Персефоны (ср.: Гесиод, Теогония 426; Орфические гимны 29, 1-2) означает «единственная»; ср.: Тимей 31Ь и 92с, на которые ссылается Плутарх в De defectu omculorum 423л и 423с, где толкует это слово как «единородная». Здесь он, возможно, рассматривает вторую составляющую слова в активном смысле.

187 Ср.: Порфирий, О пещере нимф 11-12. Неоплатоники считали, что эти, описанные еще Платоном, луга расположены в воздухе под Луной: Прокл, In rem publicam II, pp. 132.20-133.15 (kroll). 188 О жизни на Земле, как изгнании из собственного дома см. De exilio 607CE.

189 То есть души, висящие в воздухе. 190 У Платона «эфир» это верхняя, более чистая часть воздуха (ср.: Тимей 58d; Федон 109Ь). Но здесь слово употреблено, видимо, в стоическом смысле (см. примечание 58, с. 172 к 928D, с. 144). Ср.: [Платон], Аксиох З66а: «Мы — это душа, бессмертное существо, запертое в подверженном гибели узилище... Душа, рассеянная в пороках нашего тела.., страстно стремится к небесному, родственному ей эфиру и жаждет тамошнего образа жизни, небесных хороводов, стремится к ним» (пер. С. Я. Шейман-топштейн). Здесь, в последних строках главы 28, чувствуется влияние стоических идей: представление о «тонусе» души, питании испарениями, цитирование Гераклита. Ср.: Цицерон, Тускуланские беседы I, 18, 42-19, 43: «Если эти души рассеиваются, то не иначе, как высоко над Землею, если же души продолжают жить и сохраняют свой образ, то тем несомненнее они возносятся к небу, прорезая и разрывая воздух более густой и плотный, который ближе к Земле. Ибо душа пламеннее и жарче, чем этот воздух... Преодолев наконец эту область, душа встречает и узнает природу, подобную себе; тогда она останавливается среди огней, в которых тончайший воздух слился с нежарким солнечным теплом, и выше уже не движется.., здесь ее естественное место, здесь она окружена себе подобными, здесь она ни в чем не нуждается, а питает и поддерживает ее все то же самое, чем питаются и поддерживаются звезды» (пер. М. Л. Гаспарова); Секст Эмпирик, Против ученых IX, 71-74: «[Души], будучи легковесны и столь же огненны, сколь воздушны, легко уносятся скорее ввысь. Они остаются сами собою, а не "рассеиваются, как дым, отделившись от тел" (по словам Эпикура). И не тело прежде владело ими, но они были причиною совместной жизни для тела, а еще раньше и для самих себя. Отделившись от Солнца, они живут в подлунном месте. Там они вследствии чистоты воздуха пользуются более длинным сроком для пребывания, питаются свойственной им пищей — испарением с Земли, как и прочие звезды, и в этих местах не имеют ничего уничтожающего их... Если души пребывают, то они становятся тем же, что и демоны» (пер. А. Ф. Лосева).

191 Об учении стоиков о «тонусе» души см.
De stoiconim repugnantiis 1054AB; De communibus notitiis 1085co; SFFII, fr. 447-448.
О метафоре «закалки» души, см. SVFE,fr. 804-806.

192 Гераклит, фр. 98 (Diels-Kranz).

193 Аристотель, De Partibus Animalium 656b 19-21 и 25-26; 666al6-17; Пла­тон, Тимей 77е.

194  SVF II, fr. 555. 195 Платон, Тимей 40а; 31Ь-32с; Послезаконие 981de. Согласно Тимею 45Ь и 58с свет это вид огня, сообщающий телам видимость. Ср.: Об «Я» в Дельфах 12: «зрение излучает свет благодаря родству с эфиром и светом» (пер. Н. Б. Клячко).

196 О влиянии затмения Луны на лишенные тел души: De genio Socratis 591с; о гармонии сфер: ibid. 590co; De musica 1147; Платон, Государство 617Ь; Аристотель, О небе 290Ы2-291а28.

197 Плутарх, Эмилий Павел 17 (264в): «Луна, полная и стоявшая высоко в небе, потемнела, померкла, изменила свой цвет и, наконец, исчезла вовсе. И в то время, как римляне, призывая Луну снова засиять, по своему обыкновению стучали в медные шиты и сосуды и протягивали к небу пылавшие головни и факелы» (пер. С. П. Маркиша); Плиний, Naturalis historia П, 12, 9 (54); Тацит, Анналы I, 28: «сиявшая на ясном небе Луна начала меркнуть. Не зная, в чем причина происходящего, воины увидели в нем знамение.., они принялись бряцать медью, трубить в трубы и рожки...» (пер. А. С. Бобовича); Ювенал VI, 442-443. В De genio Socratis Луна сама вспыхивает и ревет, чтобы отпугнуть неочистившиеся души.

198 Ср.: Климент Александрийский, Строматы V, 8 (= Orphicorumfragmenta fr. 33) о том, что лицо на Луне это лик Горгоны; Плутарх, De Pythiae oraculis 398св; De sera numinibus vindicta 566D о том, что это лик Сивиллы.

199 «Красным морем» Плутарх называет Индийский океан вместе с Персидским заливом и собственно Красным морем.

200 О связи Гекаты с пещерой Гомеровский гимн II, 24-25 (пер. В. В. Вересаева). ...из темной пещеры Персеева дочерь, нежная духом Геката...

201 Даже у чистых душ, достигающих Луны, остается аффективное, подверженное страстям начало.

202 На внешнюю сторону проходят души, которым предстоит «вторая смерть» (944н), на сторону, обращенную к Земле, проходят души, направляю­щиеся к повторному рождению в телах (945с). В Amatorius 766в место, в которое приходят души, чтобы опять родиться в телах, Плутарх именует «лугами Луны и Афродиты».

203  Павсаний, Описание Эллады V, 7, 6-10: «Когда родился Зевс, Рея поручила охрану ребенка идейским дактилям, которых также называли и куретами; они пришли из Критской Иды, и их имена были — Геракл, Пеоней, Эпимед, Иасий и Идас»; Страбон, География X, 3, 22 (С473): «По словам некоторых, идейскими дактилями называли первоначальных поселенцев идейского предгорья... Одни считают их местными жителями Иды, другие — переселенцами. Однако все согласно утверждают, что они впервые начали обрабатывать железо на Иде; все считают их колдунами и служителями Матери богов, жившими во Фригии около Иды... Куреты и корибанты, как предполагают, и являются потомками идейских дактилей. Во всяком случае первые 100 человек, родившиеся на Крите, назывались идейскими дактилями; 9 куретов, как говорят, были их потомками; каждый из них произвел по 10 детей, которые назывались идейскими дактилями» (пер. Г. А. Стратановского).

204 Ср.: Платон, Государство 508с: «...чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно воспринимаемым вещам»; ibid., 509b: «Солнце дает всему, что мы видим, не только возможность быть видимым, но и рождение, рост а также питание, хотя само оно не есть становление» (пер. А. Н. Егунова). Под «Образом на Солнце» подразумевается видимое подобие Блага, проявляющееся у Солнца. Представление о том, что всякая природа стремится к благу заимствовали у Аристотеля, см. Физика 192а16-19 и целиком главы Физика I, 9 к Метафизика ХП, 7.

205(*)Гомер, Одиссея XI, 222.

206 Гомер, Одиссея XI, 600. Сходные толкования этого места были распрост­ранены у неопифагорейцев и неоплатоников: ср.: [Плутарх], De vita et poesi Homeri 133; Плотин, Эннеады I, 1, 12; IV, 3, 27 и 32; VI, 4, 16; Прокл, In rent publicam I (p. 120, 22 ff; p. 172, 9 ff, kroll).

207 Cp.: De sera numinis vindicta 564c wAdversus Coloten 1 1 19л. Об уме (vovs), как истинной сущности человека см. Аристотель, Никомахова этика 1166а16-17 и 22-23; 1168Ь35; 1169а2; 1178а2-7. Платон обыкновенно говорит просто о душе  не уточняя, что является истинным «я» (Законы 959а; Федон 1 15с), хотя в Государстве 430е-431а; 588с-589Ь; 61  может подразумеваться только рациональная часть души. Ср.: Цицерон, О государстве VI, 26: «разум каждого — это и есть человек» (mens cuiusque is est quisque).

208 В De sera numinis vindicta 564л говорится, что души имеют человекоподобный оттиск (tvttos); см. также De vita et poesi Homeri, ch. 123; Порфирий у Стобея 1,49, 55 (wachsmuth). Представление о том, что душа удерживает после смерти облик тела было распространено (ср.: Лукиан, Правдивая история П, 12), хотя Диоген Лаэртский (VIII, 31) говорит, что это пифагорейское учение. О том. что образ телу отпечатывает душа, которой придает форму ум, см. Прокл, In rem publicam II, р. 327.21-328.15 (Ккоьь); Плотин, Эннеады IV, 3, 9, 20-23 и 10, 35-42; Макробий, Комментарий I, 14, 8 (с. 388). В Законах 959аЪ Платон говорит: «в этой жизни каждого из нас поддерживает не что иное, как душа, тело же следует за каждым из нас как ее видимое проявление. Поэтому прекрасно говорят о мертвых, что тело их есть лишь образ, сущность же каждого из нас бессмертна: она именуется душой, которая отходит к иным богам, чтобы отчитаться там перед ними» (пер. А. Н. Егунова). Представление о том, что душа охватывает тело, а не содержится в нем, восходит к Тимею 34Ь.

209 О представлениях поздних неоплатоников относительно разложения низшей души см. Прокл, In Timaeum III, p. 234. 9ff. (DiEHL); Плотин IV, 7, 14.

210 Эндимион — возлюбленный Селены, которому она исходатайствовала у Зевса вечный сон в наказание за страсть к Гере.

211 О Титии: Гомер, Одиссея XI, 576-81; Пиндар, Пифийские песни IV, 90; Евстатий, Comm, ad Odysseam 1581. 54 ff; о Тифоне: Плутарх, Об Исиде и Осирисе 27 и 30; о Пифоне: Плутарх, Пелопид 16; Страбон, География IX, 3, 12 (С423); Аполлодор, Мифологическая библиотека I, 4, 1, 3-5 (22-23).

212 Ср.: Застольные беседы 658F: «Говорят, что полнолуние благоприятствует роженицам, облегчая роды движением влаги. Думаю, что и Артемида именно в качестве Луны получила свои прозвания Лохия и Илития» (пер. Я. М. Боровского). Кроме того, Артемида связывалась с быстрой безболезненной смертью, ср.: Одиссея XI, 172-73; XVIII, 202.

213 В De genio Socratis 591в Атропос располагается в области невидимого, Клото на Солнце, а Лахесис на Луне. Этот порядок отличается от Defato 568E, где согласно платоновскому Государству 617с, высшей является Клото, затем идет Атропос и далее — Лахесис. Третий порядок встречается у Ксенократа (fr. 5, heinze), где Атропос соответствует умопостигаемому и наднебесному; Лахесис — мнимому (вероятному) и небесному; Клото — чувственному и подлунному. Порядок мойр В О лике и De genio Socratis соответствует платоновским Законам 960с.

 



 

Перевод диалога Плутарха "О лике, видимом на диске Луны" выполнен Г. А. Ивановым по заказу директора Московской астрономической обсерватории и впервые опубликован в приложении к VI тому «Филологического обозрения», журнала классической филологии и педагогики за 1894 г.

Перевод Г. А. Иванова сверен с греческим текстом и переработан В. В. Петровым по изданию Plutarch's Moralia, vol. 12, transl. Harold Cherniss, Loeb Classical Library (London, 1957; reprint. 1968; 1984). В основу примечаний положены вступительная статья и комментарий этого издания. Частично сохранены примечания Г. А. Иванова (они помечены звездочкой *). Нумерация абзацев стандартная — по изданию Stephanus (1572).



См.: М.С.Петрова. Природа души и мира в диалоге Плутарха "О лике, видимом на диске Луны"
 

 


 

 

 

читать полностью

 



   
© 1995-2024, ARGO: любое использвание текстовых, аудио-, фото- и
видеоматериалов www.argo-school.ru возможно только после достигнутой
договоренности с руководством ARGO.